Шаукар
Шрифт:
— Я всё равно не верю тебе. Ты слишком преуспел в своей лжи.
— Да, — усмехнулся Ермек. — Как тот мальчик, который кричал про волков. Но помнишь, чем дело закончилось? Однажды ему не поверили, и волки загрызли всех овец.
— Допустим, — проговорил Оташ. — Для чего ты это мне решил сообщить об этом да ещё и через три дня?
— Я могу назвать яд, которым был отравлен Юрген, чтобы вы смогли вовремя помочь ему.
— Дай догадаюсь, но у тебя есть условия?
— Да, великий шоно. У меня есть условия.
— И чего ты хочешь?
— Самую малость. Чтобы ты отменил казнь, дал мне немного денег и отпустил на все четыре стороны. Как только я буду в безопасности, я напишу письмо, в котором сообщу название яда.
— Ты сам-то себя слышишь? Даже если поверю в то, что ты наговорил, то почему я должен буду отпустить тебя? А если ты не напишешь мне письмо? В чём смысл?
— Да, согласен. Я могу и обмануть. Понимаю, тебе нужны гарантии. Я могу пойти на уступки, великий шоно. Напиши бумагу, в которой будет написано о том, что я не считаюсь преступником и волен поступать, как захочу. Отдай её мне. Тогда я назову тебе яд и покину Шаукар.
— Мне нужно время, — проговорил Оташ и зашагал к выходу из темницы.
— Помни о том, что у Юргена его не так много! — крикнул ему вслед Ермек.
Шоно поспешил к лекарю, который как раз закончил осмотр Юргена. Вытащив его в коридор, Оташ сразу перешёл к делу:
— Юрген может быть отравлен?
— Не понимаю твой вопрос, великий шоно. Кто мог его отравить? Он же в лазарете.
— Яд мог быть на кинжале?
— Теоретически да, но ни одного симптома у белого брата не наблюдается. У него была небольшая лихорадка, но его молодой и достаточно крепкий организм быстро с ней справился. Заживление раны проходит довольно успешно.
— Это может быть медленный яд?
— Это какой же? — задумался лекарь. — Три дня и ни одного симптома? И каково тогда должно быть его количество? Нет, я пока решительно не признаю такой возможности. Но дай мне немного времени, великий шоно, я хочу обратиться к книгам.
— Ступай. Я жду твоего ответа.
Затем Оташ направился к Альфреду. Брунен и Акст, как и обещали великому шоно, задержались в Шаукаре, чтобы помочь организовать сыскное дело. Оташ нашёл обоих в их покоях, норты только что закончили завтракать.
— Ермек заявляет, что Юрген отравлен, — проговорил шоно и пересказал свою беседу с Улыченом и также упомянул мнение лекаря.
— Есть вероятность, что Ермек блефует, — ответил Альфред, — но полностью отрицать, что он мог сказать правду, нельзя. Кинжал ведь остался в его покоях?
— Боюсь, что я приказал там убраться, а это значит, что кинжал могли протереть, — сказал Оташ.
— Значит так. Кинжал я всё-таки хочу отправить в Нэжвилль на экспертизу. При тайной канцелярии служат два талантливых химика, так что есть шанс, что они смогут отыскать остатки яда, если кинжал всего лишь протёрли тряпочкой. Другое дело, что на это потребуется время. Хотя Ермек сам утверждает, что яд медленный.
— Разве существуют настолько медленные яды?
— Увы. Если не упоминать, к примеру, мышьяк, но тут явно не он, то существуют и другие яды. Есть одно химическое соединение, крайне ядовитое, но его действие наступает не ранее, чем через месяц. Я знаю о нём, так как в Нэжвилле мы столкнулись однажды с подобным преступлением. Вот только, Оташ…
— Что?
— Если предположить, что это именно тот яд, то он смертельный.
— Стой, Альфред, — вмешался Элинор. — Хочешь сказать, что ты знаешь все существующие в мире яды?
— Не все, но многие. И ты тоже, Элли. Мы изучали этот вопрос.
— Вот именно, что не все. Так что рано делать выводы. Сам говоришь, может, Ермек блефует.
— Отошлите кинжал своим химикам, — сказал шоно. — И побыстрее.
— Элли, займись этим, — распорядился Альфред. — А ты, Оташ, должен снова поговорить с Ермеком, либо позволь мне сделать это. Если это такой сильный яд, то он должен был где-то раздобыть его. Нужно, чтобы он подробно рассказал об этом, иначе мы можем не поверить ему. Если не расскажет, значит, блефует.
— Поговори с ним сам, — кивнул Оташ. — Я не хочу больше видеть его рожу, потому что я могу просто не сдержаться и убить его на месте. Мне каждый раз хочется это сделать. Знал бы ты, скольких усилий мне требуется, чтобы держать себя в руках.
— Хорошо, я немедленно поговорю с ним. И ещё… мой совет тебе — не скрывай это от Юргена.
Оташ только молча кивнул. Не сразу, но он всё-таки направился в лазарет, где его ждал Юрген.
— Доброе утро, Таш, — с улыбкой поздоровался Шу. — Спасибо за то, что вчера разрешил Сабире навестить меня.
— И тебе доброе утро, эне. Как спалось?
— Нормально спалось. Почему у меня такое чувство, будто ты хочешь сказать мне что-то неприятное?
— Я тут говорил с Улыченом, — сев рядом, проговорил Оташ.
— Мне уже не нравится.
— Он утверждает, что отравил тебя.
— Чего? Это как?
— Ну, будто бы на кинжале был медленный яд.
— Это чушь, ты же понимаешь?
— Понимаю.
— По твоему лицу так не скажешь.
— Но ведь есть вероятность, что он говорит правду?
— Да скорее Омари выступит перед нами с танцем живота, чем Улычен скажет правду. Или как там его… Ермек.
— Эне, — Оташ не смог сдержать улыбку. — Крокодилы не умеют танцевать, сам знаешь.
— Надо на досуге спросить Омари об этом.
— Я рассказал о своём разговоре с Улыченом Альфреду и Элинору. Они отправляют кинжал в Нэжвилль каким-то химикам. Мол, если на нём был яд, они разузнают.
— И сколько времени пройдёт до тех пор? Таш, Ермек же что-то попросил у тебя, так?