Шаукар
Шрифт:
— Так.
— Свободу?
— Отмену казни и свободу. Взамен он скажет название яда, чтобы мы могли тебе помочь.
— Не вздумай соглашаться!
— А если он не врёт?
— Улычен врал, врёт и будет врать, пока палач ему голову не отрубит. Прикажи казнить его уже сегодня, и забудем об этой истории. Я не хочу, чтобы он продолжал морочить тебе голову.
— Эне, он додумался притащить во дворец ядовитую змею и подбросить её Зульфас. Почему он не мог смазать ядом свой кинжал? Помнишь книгу про парня, который мстил за гибель своего отца?
— Ты про «Хэмиша», что ли?
— Точно, так его звали. Ну, вот он же тоже погиб из-за отравленного клинка. Когда ещё эта книжка была написана? Может, и Улычен её читал. Он ведь довольно умный.
— Только Хэмиш и умер почти сразу же, а я вон живой и на тот свет не собираюсь.
— Альфред рассказал, что бывают такие яды, от которых первые симптомы только через месяц проявляются. Я могу пойти на сделку с Улыченом, дать ему то, о чём он просит, написать эту бумагу, которая даст ему право покинуть Шаукар. Но я же потом могу и отменить своё распоряжение и приказать схватить его и казнить на месте.
— Мне кажется, это ты зря, Таш.
— Разрешите? — в дверях показался Альфред.
— Ты говорил с ним? — спросил шоно.
— Говорить-то я говорил, вот только…
— Что?
— Почему-то он не выдержал нашей беседы и потерял сознание. Так что я ничего не успел толком разузнать.
— Всё, я принял решение, — проговорил Оташ. — Улычен получит, что хочет. Но потом я прикажу его схватить.
— Альфред, что ты сделал с Улыченом? — спросил Юрген.
— Допросил, — развёл руками Брунен.
— Люблю тайную канцелярию. Нам тоже надо такую. Таш, может, ты всё-таки передумаешь?
— Нет, — сказав так, шоно покинул лазарет.
— Я понимаю, почему ты не веришь Ермеку, — проговорил Альфред. — Я сам ему не верю. Но я сталкивался с разными преступниками, и бывало всякое. Можно предположить наличие яда на клинке у человека, который десять лет вынашивал план мести.
— Зачем он ждал три дня и не сказал об этом сразу же? — отозвался Юрген. — Очевидно же, что он просто придумывал, как спасти свою шкуру. И вот додумался.
— Согласен. Но вероятность всё равно остаётся. Посмотрим, что скажет Ермек Оташу, когда тот выдаст ему эту бумагу о помиловании.
Шоно снова спустился в темницу, уже держа в руках приказ, который так жаждал получить Ермек. Приказав открыть дверь камеры, Оташ проговорил:
— Вот бумага, дающая тебе свободу. Называй яд.
— Я тебе не верю, великий шоно. Давай так. Ты найдёшь мне коня, и мы сейчас направимся к выезду из Шаукара, там ты дашь мне бумагу, оружие и деньги. И уже тогда я скажу название яда.
— Чёрт с тобой, идём, — махнул рукой Оташ.
Шоно выполнил все требования Ермека, хотя с каждой минутой его терпение грозило лопнуть всё быстрее. В сопровождении Алтана и Бальзана они доехали до выезда на восточную дорогу, где Оташ протянул Ермеку бумагу.
— Дай слово, что не прикажешь своим молодцам схватить или прикончить меня прямо сейчас, — проговорил тот.
— Даю слово, — сквозь зубы ответил Оташ.
— Оружие и деньги.
Получив разрешение шоно, Алтан отдал Ермеку пистолет и мешочек с серебром.
— Назови яд, — потребовал Оташ, глядя на то, как Ермек внимательно изучал содержимое бумаги. — Я сделал всё, что ты просил.
— Смысла называть яд нет, — ответил Ермек. — От него нет противоядия. Если уж он попал в организм человека, рано или поздно тому придёт конец. Так что извини, великий шоно. Ты забрал у меня сестру, а я заберу у тебя твоего брата.
Оташ достал свой пистолет и направил его на Ермека.
— Назови яд, — повторил он.
— Ты дал слово.
— Я дал слово, что не прикажу Алтану и Бальзану схватить тебя, но обо мне речь не шла. Я пристрелю тебя.
— Юрген умрёт, — ответил Ермек. — Ты можешь пытать меня, можешь натравить на меня всю тайную канцелярию Нэжвилля, но это не спасёт твоего брата. Он уже мёртв.
Оташ выстрелил. Ермек упал замертво, выронив бумагу и серебро. Монеты просыпались из мешочка с лёгким звоном.
— Надо было его пытать, — проговорил Бальзан. — Может, сказал бы правду.
— Уберите тело, — тихо сказал Оташ, развернул коня и поехал ко дворцу.
Он жалел сейчас лишь об одном — что не прикончил Улычена сразу же, как только обнаружил раненного Юргена. Оташ хотел судить самозванца по закону, и теперь вместо справедливости получил то, что получил. Он никак не мог поверить Улычену, который утверждал, что Юрген был уже мёртв. Оташ сам не до конца понимал почему, но он был уверен в обратном. Его друг, его брат не был отравлен, а Улычен всё это время блефовал, чтобы сделать им как можно больнее.
Вернувшись во дворец, Оташ обнаружил, что его ждёт Альфред.
— Ну, что? — спросил он.
— Улычен не назвал яд, — ответил шоно. — Я убил его.
— Постой… ты что?
— Он сказал, что не назовёт яд даже под пытками. И что от этого яда нет противоядия. Я ему не верю. Это блеф. Юрген не отравлен.
Оташ зашагал по направлению к лазарету, Альфред пошёл за ним.
— Может быть, как раз стоило его пытать? — проговорил Брунен.
— Разве Фарлей не запретил пытки?
— Мы не в Нэжвилле.
— Альфред, я тебе очень благодарен за всё, что вы сделали с Элинором, но история самозванца закончена. К ней не нужно больше возвращаться.
— Ты знаешь, как это называется?
— О чём ты?
— Это называется отрицание.
— Отрицание чего?
— Неизбежного. Я знаю, что твой младший брат Газиз был отравлен медленным ядом одной из шпионок Алима. Знаю, что он умер у тебя на руках.
— Замолчи, — резко произнёс Оташ.
— И это что-нибудь изменит? Признай, что ты просто бежишь от ситуации, пытаясь сделать вид, что ничего не случилось. Уверен, что Ермек тоже прекрасно знал о том, как погиб твой брат. Именно поэтому он выбрал такой способ.