Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
– Но, ради Аллаха, зачем тебе это?
– спросил Джабир.
– Прежде всего, аль-Асвад теперь долго не покинет Хиры, а моя душа томится в городе, - издалека и, увы, с явной лжи начал курд.
– От меня больше проку при соитии двух черных - пыльной каменистой тропы и ночного мрака, или же при соитии двух белых - лезвия меча и острия копья.
– Воистину, это так, - подтвердил аль-Мунзир, чтобы, не раздражая беглеца из Хиры, добраться понемногу до истины.
– И все же прибавь, о друг Аллаха, этого недостаточно!
–
Аль-Мунзир не стал напоминать курду, что после победного возвращения в
Хиру он был занят чем угодно, включая и покупки для своего харима, а про Абризу вспомнил лишь раз, за кувшином пальмового вина, когда сотрапезники подшучивали над его стойкостью и целомудрием в обществе такой похищающей сердца красавицы, удивляясь, как это он не ввел женщину в свой харим.
– Прибавь, о друг Аллаха...
– еще раз попросил он.
Но Джеван-курд молчал.
Очевидно, он больше не хотел осквернять рот ложью и не мог сказать всей правды.
В простоте своей души курд был недоволен своим повелителем. Он, столь высоко ценивший благодарность и презиравший неблагодарность, столкнулся с обстоятельствами, в которых не мог разобраться. Он не понимал, правильно ли поступил аль-Асвад по отношению к Джейран и ее людям. Они ушли с богатой добычей - и это было прекрасно. Но они не были обязаны этим царской щедрости аль-Асвада, и это было скверно. К тому же, курда, заботливого супруга своих жен, смущало и неисполнение брачного обещания. Девушка, которая спасла мужчину от смерти, заслужила того, чтобы войти в его харим.
Если бы Джеван-курд знал, в каком двусмысленном положении оказалась Абриза в царском дворце Хиры, он бы выполнил свой долг мужчины и воина, послав к ней для брачных переговоров разумную женщину. Благодарение Аллаху, он не подозревал, что Абриза нуждается в помощи.
Что-то нарушилось в той преданности, которую Джеван-курд питал к аль-Асваду. И он, затосковав о былом, не омраченном лишними размышлениями, решил излечить эту болезнь разлукой, и, преодолевая тяготы пути, забыть о своих сомнениях.
Аль-Мунзир вздохнул.
– Еще раз скажу - начертал калам, как судил Аллах, - сказал он.
– Если ты благополучно выбрался из Хиры и отыскал меня, значит, это было угодно Аллаху. Я рад тебе, о Джеван. Поедем на поиски вместе. Что именно сказал тебе почтенный ибн Оман, когда указывал дорогу, по которой я направился?
– Он сказал - о друг Аллаха, есть надежда, что именно в этом направлении следует искать следов пятнистой змеи. Строго допросили молодцов Юниса аль-Абдара, которые кое-что знали про ее похождения, нашли и стражников городских ворот, которые были ею подкуплены. Все показания указывают на это направление.
– И ничего больше не сказал тебе ибн Оман?
–
Джеван-курд посмотрел на Предупреждающего с такой надеждой, с какой ребенок смотрит на мать, пообещавшую блюдо засахаренного миндаля в уксусе, политого розовой водой с мускусом.
Аль-Мунзир покачал головой.
В том, что сведений оказалось недостаточно, было и свое преимущство это сулило долгие странствия в поисках ребенка и оттягивало срок возвращения в Хиру, о которой аль-Мунзир не мог подумать без содрогания.
– Во имя Аллаха, едем, - приказал он наконец.
И отряд, в котором было уже не пятеро человек, а восемь, двинулся в дальнейший путь, и проехал около трех фарсангов, и наступило время четвертой обязательной молитвы в три раката, ибо солнце уже садилось, и края неба, смыкаясь с краями пустыни, как будто горели в огне, и следовало поскорее исполнить эту обязанность перед Аллахом, чтобы приготовиться к ночлегу до того времени, когда будет дозволена пятая молитва, самая длительная, в четыре раката.
– Если мы доедем до колодца, пока не кончится вечерняя заря, то сможем совершить омовение не песком, а водой, - сказал Джеван-курд.
– И это предпочтительнее.
– Благодарение Аллаху, кажется, мы успеем, - отвечал аль-Мунзир. Поторапливайтесь, о молодцы!
И они совершили молитву у колодца в соответствии с установлениями ислама, и достали из хурджинов еду, и это были еще свежие лепешки, на которые можно было уложить холодное мясо, и разогреть все это в угольях, и прибавили к трапезе наилучшие финики сорта "Кумт", которые легко узнать по золотистой кожице, и тихамский изюм.
А когда приблизилось время вечернего намаза, аль-Куз-аль-Асвани прислушался к вечерним звукам и шумам пустыни - и вдруг прервал неторопливую беседу аль-Мунзира и Джевана-курда.
– Ради Аллаха! Нас догонять лошадь!
– Что бы это значило?
– спросил Джеван-курд.
– Разве в этих краях водятся дикие лошади? Про диких ослов я слышал, но...
– Он имеет в виду всадника!
– сообразил Абу-Сирхан.
– Но какой бесноватый будет странствовать ночью в одиночестве?
– Такой, которому обстоятельства не позволяют медлить, - отрубил аль-Мунзир.
– Может быть, поблизости грабители напали на караван, а этот человек спасается от них?
И в этом рассуждении был свой резон - сперва аль-Мунзир, а за ним и Джеван-курд выбрали ту из ведущих прочь из Хиры дорог, которой пренебрегали вожаки караванов, хотя в нескольких фарсангах от нее пролегала более оживленная, где на расстоянии дня пути друг от друга стояли удобные и хорошо защищенные караван-сараи, непременное достоинство всех дорог в землях, завоеванных и освоенных правоверными. Джудар ибн Маджид из записей о допросах сделал вывод, что Хайят-ан-Нуфус увела своих людей именно малолюдной дорогой.