Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
Да, это он споил меня, а разве ты полагала, что было иначе?
И ты ведь сама пила вместе с нами, о Шакунта, пила и пела, и для постороннего наблюдателя мы выглядели наисчастливейшим собранием сотрапезников. Из коих один – лишенный трона и сделавший из себя живую приманку для друзей и врагов, другой – лишивший его трона, следящий за ним во избежание бедствий для себя и для него, а третья – охраняющая его от тех врагов, которых он непременно должен накликать на свою голову, чтобы спасти его жизнь и выдать за него замуж свою дочь!
Неплохое собрание сотрапезников, не так ли?
А теперь скажи мне, о Шакунта, – что произошло между тобой и твоей дочерью?
Я
– О да, теперь, когда из-за твоих проделок и козней мы с дочерью – как два смертельных врага, потрясающие друг перед другом копьями, ты извиваешься передо мной связанный и обещаешь что-то придумать… А у самого на уме одни лишь козни и свары между магами, мудрецами, звездозаконниками и прочими отродьями шайтана!
– Я непременно должен выиграть этот спор, о Шакунта. И не только ради торжества правоверных над звездозаконниками! Я не имею сейчас права лишаться всего, что приобрел, и сесть у ворот мечети, бормоча молитвы и протягивая руку за подаянием! Мое царство невелико, но я знаю все его нужды, и я поставил управлять им людей, которые умны и сообразительны, но за ними нужен присмотр. И я начал строить большую пятничную мечеть, а строительство, да будет тебе известно, дает пропитание тысячам людей, среди которых как мастера, совершенствующиеся в своем ремесле, так и простые носильщики тяжестей, которые должны кормить своих жен и детей. И после мечети я хочу построить большой крытый рынок, ведь теперь наш рынок открыт только во вторник и четверг, а я хочу, чтобы у нас не было отбоя от купцов! И еще я собираюсь построить два больших караван-сарая, и при каждом – почтовую станцию, и завести при дворце хороших почтовых голубей, а для этого нужно послать людей переманить в Каире опытных голубятников. Вот каковы мои планы, о Шакунта. И вот для чего мне необходимы сокровища из клада Сулей… Только для этого, и ничего более!
– Когда ты ввязывался в эту склоку, то еще не знал, что станешь царем и будешь строить караван-сараи! Долго ли будешь ты меня испытывать своим враньем, о Барзах?
– Я не вру, все дело именно в кладе! Аш-Шамардаль владеет кладом, равного которому нет в книгах! И он обещал заклясть его на имя победителя в споре! Я настолько устал быть наставником царевича, что пожелал для себя благополучия вне царского дворца, а аш-Шамардаль пообещал мне его. И если нам с тобой, о Шакунта, удастся сделать так, что дочь франкского эмира до своего двадцатилетия не станет женой Ади аль-Асвада, а выйдет за кого-нибудь другого, то на клад будет наложено заклятие, чтобы он открылся лишь нам с тобой!
– Клянусь Аллахом, я не верю тебе! Как это ты, стоя двадцать лет назад перед этим своим аш-Шамардалем, знал, что клад нужно заклясть на твое и мое имя? Нет, я зря трачу на тебя время, и призови милость Аллаха – сейчас ты умрешь…
– О Шакунта! Я же спас тебя! Я тебя спас, а ты хочешь убить меня! Я мог оставить тебя на поле боя, чтобы тебя прирезали, а вместо этого я вытащил тебя, и укрыл в пещере, где ты проспала столько дней, и даже не забыл твоих проклятых куттаров, я отвязал их и уложил рядом с тобой, хотя это было и нелегко, ибо ремни намокли в крови, высохли и затвердели. Почему же ты не задумаешься о причине этого?
– Ну и какова же была причина этого, о несчастный?
– О
– Да, я – Шакунта, но понял ли ты значение этого имени, о Барзах? Я – Шакунта, Ястреб о двух клювах, не знающая себе равных в поединках перед царями!
– О Шакунта, если ты теперь – лишь Ястреб о двух клювах, ты не поймешь меня, а ведь я столько хотел рассказать тебе!..
– Как это я не пойму тебя, о несчастный? Ты хочешь сказать этим, что Аллах похитил у меня разум?
– Нет, ради Аллаха, нет, никто не похищал у тебя разума, ты блещешь разумом, у тебя его больше, чем полагается человеку! Успокойся, о Шакунта, опусти куттар, ради Аллаха! Я не могу говорить, когда надо мной занесен этот клюв!
– Говори, о враг Аллаха. Я не трону тебя, пока ты не выскажешь все, что хочешь сообщить. Говори, будь ты проклят!
– О Шакунта, а как по-твоему, ради чего я переоделся, подвесил эту гнусную бороду и сказал Салах-эд-Дину, будто я – поэт из придворных поэтов, и прогневал повелителя правоверных плохими стихами, и нуждаюсь в укрытии?
– Потому что ты желал ему зла!
– Хорошо, допустим, что я желал ему зла. А в чем заключается зло для этого человека, о Шакунта?
– Ты лишил его царства, о Барзах, и в этом – его зло. Ты боялся, что он придет и заявит о своих правах!
– Выходит, я должен был сделать так, что он никогда не придет. То есть, мне было выгодно убить его, а не оставлять в живых. Ведь он теперь – опасный противник, о Шакунта. Он не побоялся сделать из себя приманку для врагов, лишь бы получить возможность привлечь к себе друзей. И он, этот изнеженный мальчик, стал бойцом, из тех бойцов, какие среди арабов идет за пятьсот всадников! Я любовался им, когда он в бою шел следом за тобой, прикрывая тебя своим щитом и своим ханджаром!
– Кто прикрывал меня своим щитом и своим ханджаром, о Барзах? Этот выпивоха?! Я не видела его той ночью, когда вызволила из плена свою дочь!..
– Ты и не могла видеть его, о Шакунта, ведь ты пробивалась к ней, не оборачиваясь. А он шел следом, сражаясь, подобно хмурому льву. И когда на твоих врагов налетели всадники и завязалась сеча, в которой не был сторонников, а лишь противники, и каждый защищал себя, когда в твоих глазах помутилось и ты упала без сил, он бился над тобой, не подпуская к тебе никого, пока сеча не переместилась в другое место, и тогда лишь я смог завернуть тебя в аба и вынести в безопасное место, а он убедился, что смерть не угрожает тебе, и скрылся. Вот что было в ту ночь, клянусь Аллахом!
– Куда же он подевался потом, о враг Аллаха?
– Я не знаю, где он бродил несколько дней, но появился он как раз незадолго до твоего пробуждения. И напал на меня, подобно тому, как курды нападают на паломников! Благодарение Аллаху, я успел забраться на верблюда и удрать! Но перед этим Салах-эд-Дин загнал меня на высокий камень, и я вынужден был спускаться с него сидя, и ободрал себе все тело…
– Знаешь, что говорит в твою пользу, о Барзах? Такое невозможно придумать. Оба мы знаем Салах-эд-Дина, и знаем, на что он способен, а на что – неспособен. Если ты – ты! – рассказываешь мне – мне! – о том, как он сражался, значит, очевидно, так оно и было, а Аллах лучше знает… Но вот если ты скажешь мне, что он был трезв – тут уж я тебе не поверю!