Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
Эти возвышения использовали для удобства разгрузки и погрузки поклажи, а верблюдов и коней заводили в проход между ними, достаточно широкий, чтобы два верблюда могли разойтись, не мешая друг другу.
Стоя на корточках у края этого прохода, Хайсагур видел немалую часть двора, сам оставаясь при этом незамеченным.
Первого посетителя домика с водой он не тронул, позволил ему уйти, перебрался поближе к домику и, в ожидании следующего, затаился совсем рядом, в арке пустого помещения, ибо туда вели не обычные двери, а именно арки, лишенные даже занавесок. Вскоре появился другой человек – и, волей Аллаха, это был тот несчастный,
Он не шел, а ковылял к месту уединения, одной рукой растирая себе зад, а другой – поясницу. При этом ноги его были широко расставлены, как будто лошадь все еще находилась промеж них. Такая походка навела Хайсагура на мысль о женщине, которая вот-вот родит, и смешливый гуль зажал себе рот рукой.
– О всесильный Аллах! – стенал этот несчастный. – Почему бы не издохнуть при рождении матери той кобылы, что родила этого проклятого жеребца? Разве мы родились на свет для того, чтобы ездить на жеребцах? Прав был этот враг Аллаха Салах-эд-Дин, да поразят его лишаи и чесотка! Я воистину разумом уподобился ишаку и ищу новых бедствий на свою голову, а хуже всего, что я проделываю все эти безумства ради женщины… О мой зад, на что ты стал похож? И на что стало похоже то, что оставил мне отец? Я так же гожусь сейчас для сближения с женщинами, как годится калам в битве против ханджара!
Этот человек с отбитым об седло задом, охая и призывая Аллаха, затворился в домике с водой, откуда Хайсагур услышал новые тихие стоны.
И среди них он уловил проклятие всем замкам, которые враги Аллаха понастроили в горах, принадлежащих огнепоклонникам, и в особенности – Пестрому замку.
Меньше всего Хайсагур мог бы предположить, что Джейран направляется туда же, куда и он.
Озадаченный гуль изготовился к нападению.
– За какие из грехов мое сердце увязло в этой страсти, словно верблюд в грязи? – выходя из приюта уединения сказал обиженный конем наездник, но в голосе его было некое облегчение. – Ведь ее сердце подобно придорожному камню…
Хайсагура мало волновали любовные неурядицы смешного человека, но он непременно должен был понять, какое отношение имеет Джейран к Пестрому замку. Недолго думая, он шагнул из мрака и схватил посетителя домика с водой за плечи, резко сжав и приподняв его при этом, потому что тот был куда ниже Хайсагура. Одновременно он втащил добычу в арку пустого помещения.
– Горе мне… – изумленно прошептал человек, уставившись в пронзительные глаза гуля, и душа его улетела…
Хайсагур в таких случаях мало задумывался о том, куда улетает душа его жертвы. Он вошел в чужую плоть без затруднений, оставив свою в таком месте, где ее до утра никто наверняка не увидит.
И первое, что он ощутил, была боль в тех частях, которые нужны мужчине для того, чтобы производить себе подобных.
Несчастный всадник имел все основания скулить, ныть и причитать – не умея сжимать ногами и бедрами конские бока, он отбил себе о жесткое седло не только зад.
Впервые в жизни Хайсагур пошел, расставив ноги, как если бы он от испуга намочил шаровары.
Помещение, где расположился на ночлег этот несчастный, Хайсагур заприметил еще когда тот выходил наружу.
Теперь следовало уложить измученную долгой дорогой плоть на ковер, укрыть ее и прислушаться к тому, что всплывало в памяти перед тем, как внутренний взор увидит пестрые пучки сновидений.
Хайсагур
Но начертал калам, как судил Аллах, – едва только Хайсагур начал разбираться в тех странных и смутных образах, которые предложила ему для начала память Барзаха, как занятие это прервалось, потому что у входной арки раздалось легкое покашливание, как если бы гость осведомлялся, не спит ли хозяин.
– Ради Аллаха, кто ты, да будет моя душа за тебя выкупом? – вежливо спросил Хайсагур.
– Это я, Шакунта…
И женщина в прозрачном покрывале, еле державшемся на голове, легкими и быстрыми шагами приблизилась к походному ложу.
Только тут Хайсагур понял свою ошибку – в караване были две переодетые женщины!
Стан гостьи обрисовался в арке – и гуль удивился тому, что мог принять ее за мужчину, пусть даже издали. Теперь она еще и выпустила две толстые косы, которые днем были укручены в тюрбан, так что сомнений быть не могло.
Хайсагур одобрил ее тонкий стан, округлые бедра и легкую поступь, а о прочем судить он пока не мог.
Ему стало любопытно – знает ли каждая из переодетых о другой. Но, не успел он сам себе задать этот вопрос, как Шакунта опустилась на край ковра.
– Не бойся, о Барзах, я пришла без куттаров, – сказала она. – И даже без джамбии.
– А почему я должен бояться тебя, о владычица красавиц?
Она негромко рассмеялась.
– Воистину, странно было бы бояться женщины, которая приходит к тебе ночью безоружная…
– Простор, привет и уют тебе, – отвечал на это Хайсагур, подвигаясь, чтобы дать ей побольше места. – Твоя душа стеснилась и сон не приносит тебе покоя?
– О Барзах, я устала! – был ответ. – И я слишком долго была одна!
Хайсагур окаменел. И, осознав вдруг свое бедственное положение, чуть не зарычал от ярости.
Прав был этот Барзах, говоря, что женщинам в эту ночь не будет от него никакого прока! Его мужская плоть была не в том состоянии, чтобы ответить на призыв красавицы. Из-за его глупости и неловкости Хайсагур лишился в эту ночь столь желанной для себя близости с женщиной из рода Адама!
– Не бойся меня, я не стану больше заносить над тобой куттаров и грозить тебе джамбией, в этом уже нет нужды, – продолжала Шакунта, а Хайсагур был в таком расстройстве чувств, что даже не задумался, почему это женщины должны грозить джамбиями мужчинам.
Женщина легла рядом с ним.
И он понял, что ради этой женщины человек, именуемый Барзахом, пересел с верблюда на норовистого коня и пострадал лишь потому, что хотел быть рядом с ней!
Имя «Барзах» было ему откуда-то известно!..
Это имя упоминал Сабит ибн Хатем, когда рассказывал о своем споре в собрании мудрецов, звездозаконников и магов!
И сразу же Хайсагур вспомнил все, что было связано с этим нелепым спором. Он вспомнил, что звездозаконника, который уже тогда был глубоким старцем, и Барзаха, который только-только отрастил себе достойную бороду, стравил третий человек, желавший извлечь из их ссоры пользу для себя, он даже вспомнил прозвище того человека – аш-Шамардаль. Он даже вспомнил, что извлек из воспоминаний Сабита ибн Хатема лицо аш-Шамардаля – и сразу же вернул его обратно, таким оно показалось неприятным.