Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
Польщенный доверием, Джеван приосанился.
– Прежде всего, мы должны разобраться, что в речах этого человека – правда, а что продиктовано вином, – с немалым достоинством произнес он. – Сидя перед скатертью с пилавом, мы этого не сделаем. Мое решение – мы возьмем этого человека с собой, и поедем туда, куда он укажет, но будем строго следить, чтобы он не прикасался к вину – и финиковому, и изюмному, и пальмовому, не говоря уж о виноградном.
– А мы сами, о друг Аллаха? – осведомился Хабрур ибн Оман. – Ведь пальмовое вино нам дозволено.
– Не случится большой беды,
Салах-эд-Дин всем своим видом изобразил покорность злой судьбе. Вдруг он усмехнулся и произнес вовсе неожиданные в его устах стихи:
Вино я оставил и пьющих его,И стал для хулящих его образцом.Вино нас сбивает с прямого путиИ злу отворяет ворота оно.– Давно ли ты так поумнел? – удивился Джеван-курд.
– Слава тому, кто все изменяет, но сам не изменяется! – отвечал Салах-эд-Дин. – Просто я понял, что только вместе с вами я достигну своей цели, догоню Шакунту, отомщу Барзаху и помогу вам завладеть ребенком, чтобы он не достался этой мерзкой, этой скверной, этой распутнице, этой развратнице… О Аллах, какие бы слова я ни употребил – все будут слишком хороши для нее! А теперь пусть кто-то из ваших людей сходит со мной в хан, где я остановился. У меня там хорошая лошадь, и вьюки с имуществом, и оружие. Я переберусь к вам, мы обсудим наш дальнейший путь, отдохнем и двинемся в дорогу на рассвете. Лишь бы только не упустить ее след!
– А какое у тебя оружие? – заинтересовался курд. – Мочалка из пальмовых листьев или банный веник?
– У меня ханджар, выкованный из молнии, и кожаный щит, и лук, и стрелы, бесперые и пернатые, по тридцать тех и других, и нанизанная кольчуга, и шлем, и кольчатое забрало для лица, и еще я взял с собой аль-вахак.
– А что это такое? – спросил курд.
– Если Аллах будет к нам благосклонен, то ты его увидишь, – Салах-эд-Дин сжал кулаки. – Это сеть для охоты на людей – и я отдал бы руку, чтобы увидеть, как в этой сети бьются Шакунта и Барзах!
Хайсагур был прав, полагая, что Джейран увидела и узнала его во дворе караван-сарая. Но он не знал, каковы были чувства девушки по отношению к нему в ту ночь.
Поскольку гуль не имел намерения ее пугать, то и не напустил на лицо зверской ярости, внушая, будто у него на голове рога, подобные буйволиным, а из глаз и ноздрей идет дым. Джейран увидела лицо необычное и приметное, но вполне человеческое.
Она узнала это лицо еще и потому, что по природе своей не была неблагодарной, а Хайсагур оказался одним из немногих, к кому она испытала чувство благодарности.
Ей не было нужды до того, зачем гуль забрался в пустые помещения караван-сарая. Он не сказал ей ни слова – следовательно, не хотел, чтобы о его присутствии кто-то знал. Она и промолчала – тем более, что ей было в тот миг не до гулей-оборотней.
Потом,
Не подумав – а думать она, как видно, была не в состоянии, – что, увидь Хашим Хайсагура, шуму было бы на весь караван-сарай, она прониклась мгновенной и острой благодарностью к гулю. Но как выразить это чувство – она не знала. И лишь задержалась на мгновение возле того, кто, как она полагала, охранял ее в постыдном для нее состоянии.
Потом, на следующий день, когда путь был продолжен, она сообразила, что ни о какой охране тут не могло быть и речи – просто Хайсагур опасался выходить во двор. Но, подобно наконечнику стрелы, засело в ее памяти это воспоминание, подобное картине – светлый камень стены, и свод арки, и широкая темная спина горного гуля…
Удивительно, однако и у Хайсагура возникло ощущение, будто он стоит на страже. И он также на следующий день осознал, что всего лишь ожидал, пока Джейран соберется с силами, успокоится, выйдет и уведет Хашима с аль-Яхмумом.
Джейран поняла природу превращений Хайсагура – это была область, доступная ее разуму. Она сразу сообразила, что во время этих превращений собственное тело гуля лежит где-то без движения. Но одно дело – лежать в башне Сабита ибн Хатема, а совсем другое – в Пестром замке. И она взволновалась необычайно, ибо мысль о том, что тело Хайсагура могут найти, опознать в нем горного гуля и, не задумываясь о причинах и следствиях, сбросить с башни, оказалась для нее подобна ожогу от кипящего масла!
– Мы непременно должны проникнуть в Пестрый замок, – сказала она, и Барзах с Шакунтой переглянулись. Сейчас эти слова прозвучали крайне глупо. Раз они пришли за ребенком, а ребенок сам идет к ним в руки, то кому после этого нужда в Пестром замке?
По лицу Хашима Джейран поняла, что он обеспокоен ее состоянием.
– О Хашим, как ты полагаешь – может ли ребенок сам додуматься до такого бегства? – спросила она. – Я знаю, что произошло в замке. Оборотень вселился в тело этого малыша, да хранит его Аллах, и выводит его на свободу! Но для этого оборотень должен был проникнуть в замок и посмотреть в глаза ребенку! Значит, сам он сейчас где-то внутри, одинокий и беззащитный!
– Разве мы нанимали айаров для того, чтобы спасать оборотней? – изумилась Шакунта. – Я запрещаю тебе, о предводитель айаров, посылать людей в Пестрый замок! Наше благо будет в том, что мы возьмем этого ребенка и как можно скорее и тише покинем окрестности замка! А если мы примемся спасать оборотней – то поднимем шум, и привлечем внимание к побегу мальчика, и навлечем бедствия на свою голову!
– В таком случае я возвращаю вам ваши динары, и вы можете отправляться отсюда с ребенком каким угодно путем, но без нашей охраны, а сама я остаюсь выручать оборотня! – выпалила взволнованная Джейран. – И если у вас есть понятие о щедрости, то деньги за спасение мальчика вы должны будете отдать именно ему!