Шел ребятам в ту пору…

Харченко Людмила Ивановна

Опять стало тихо. На лице Володи блуждала мечтательная улыбка. Город, родной Ставрополь, скоро будет свободен! Только вот некоторые друзья его, партизаны, которые вместе с ним переходили линию фронта, уже не порадуются победе. Володя спрятал рацию, неслышно прошел к ляде, прислушался, поднял ее, спустился на землю. Постоял у калитки. Снежный порывистый ветер леденил лицо и руки, забирался под драповую тужурку. Вобрав голову в плечи и засунув руки в карманы, он зашагал на Таманскую улицу.

* * *

Январским

днем сорок третьего года над заснеженными полями и селами Ставрополья, над притихшим городом, курившимся от снежной метели, будто прогремел гром.

Петя и Вася несли в цебарках уголь, который они вместе с другими жителями насобирали на обочинах железнодорожных линий. Приподняв ушанку, Петя остановился и вопрошающе посмотрел на Васю.

— Что это?

— Может, наша артиллерия бьет? — предположил Вася, провожая глазами мчавшийся по булыжной мостовой закрытый грузовик.

Будто в подтверждение его слов громовой раскат повторился снова.

— Точно! — сказал Петя — Теперь мне понятно, почему зашевелились гитлеровцы. Вася, ты видел железнодорожные составы в сторону Кавказской?

— Я ж не слепой! — Вася смотрел на Петю. А Петя, пританцовывая, тихонько запел:

Ах, рассукин сын, комаринский мужик!

— Петька, брось! Заметят же, что ты радуешься, и прихлопнут нас.

Слезавин враз остановился, надвинул на разгоряченный лоб шапку, взял за дужку ведро и серьезно, будто и не было минутной радости, бросил:

— Идем! Сегодня вечером будь у Раи. Пора действовать. Обсудим, как.

* * *

В Раиной квартире вспыхнул спор. Слезавин и Кольга предлагали бросить гранаты в расположение немцев, где бы они ни были, а Рая предостерегала их от неминуемой в таком случае беды:

— Убьете вы фашистов или нет, а вас убьют. Это точно.

— Убьем! — горячо утверждали оба.

— Дураки! Мальчишки! Не вздумайте это делать возле жилых домов. Всех же перестреляют, — ругала ребят Рая. — Где-нибудь на отшибе.

— Тоже советчица нашлась! — шипел на нее Петя. — Это ж война, а на войне без крови не бывает… и без смерти тоже. А на отшибе фрицев нет. Это воронье в зеленых перьях гнездится в школах, в учреждениях, по домам.

— Мальчики! — Рая подняла руку. — Если танки будут отступать по нашей улице, согласна и на гранаты и на горючую смесь. Пусть на войне как на войне. Бросать будем из яра, из-под моста.

Спор ребят разрешил неожиданно появившийся Володя. Он был взволнован, глаза сияли радостью:

— Ребята, двадцатого января вы поможете мне. Надо встретить наших разведчиков со стороны вокзала.

Володя дал каждому конкретное задание.

Получив задание, взбудораженный надвигающимися событиями, Петя шел

домой. Почти у дома его схватил фашистский патруль. Слезавин пытался вырваться — не удалось. Солдат крепко держал его за правую руку. Слезавин стал убеждать, что живет рядом, жестикулировал, показывал на свой дом, просил. Наконец немец согласился пойти с ним. Вошли в первую комнату. Мать перебирала фасоль на столе. Когда она увидела Петю и солдата, крепко державшего ее сына, бросилась к ним, загородила собой Петю и стала объяснять патрулю, что это ее сын. Из второй комнаты вышли офицер и солдат. Патруль вытянулся и стал что-то быстро рассказывать им.

— Стреляйт! — равнодушно махнул рукой офицер и ушел спать.

Немцу было безразлично, кто этот мальчик. Сегодня на ночь они остановились в Ставрополе, а завтра отступают на Невинномысскую.

Слезавина заплакала в голос:

— Это мой сын! Сын! Ферштейн? — Что подействовало на немца — слезы ли матери или безразличие отступления, — только он отпустил мальчика.

Все еще дрожавшая от испуга, Слезавина загнала Петю в угол первой комнаты, ругая его за непоседливость, за мальчишескую неосторожность.

Петя исподлобья следил за матерью и молчал.

— Садись хоть кондеру поешь.

Она подошла к кухонному столу, но неожиданно оглянулась на Петю, видимо, собираясь ему что-то сказать, и замерла от увиденного. Сын засовывал за пояс штанов кинжал. Мигом очутилась она возле Пети:

— Это еще что такое? Ты где взял этот ножище? А ну-ка давай его сюда.

— Не дам! — рванулся Петя. — Я их всех сегодня ночью перережу.

— Ты с ума спятил! Смерти ищешь? Ешь вот лучше. — Мать налила супу и села напротив.

— Вот так всю ночь и буду караулить этих вражин, чтоб спасти тебя и нас.

Петя перестал хлебать пшенный суп и с немым укором посмотрел на мать.

* * *

Ночью Петя долго не мог уснуть, ворочался, думая о двадцатом января.

А город и ночью жил напряженной жизнью. Гитлеровцы поспешно удирали, не забывая, однако, прихватывать с собой награбленное добро. Их сменили фронтовые части, на которые наседала Красная Армия. Орудийная канонада слышалась все отчетливее. Люди с надеждой ждали нового дня.

Услышав пулеметную трескотню, Петя оделся с проворством солдата, чтоб не попасть на глаза матери, выскочил пулей в коридор, взял в потайном месте кинжал, засунул его за пояс и беззвучно закрыл за собой дверь. Стреляли где-то поблизости. Во дворе поежился от холода, посмотрел по сторонам. К колодцу за ночь намело небольшой сугроб снега. Примостился снег и на карнизах одноэтажных домов. В Раином дворе Петя столкнулся с Махновым. Лицо Володи было необычайно бледным. Стараясь не показать Пете своей взволнованности, он бросил на ходу: