Шел ребятам в ту пору…
Шрифт:
В воскресенье прибежал с футбольного поля пообедать, а в хате гость — товарищ отца, однополчанин по фамилии Голик. Худой, заросший щетиной, и рубаха на нем ну прямо из клочков — такая старая. Отец смотрел на него с жалостью и болью.
— Маты, дай мени ту сорочку, шо ты вышила.
Анна Ивановна с немым укором посмотрела на Кондрата Калистратовича. Неужели отдаст? Ведь она столько зимних вечеров потратила на вышивку. Это ж единственная праздничная сорочка. Молча открыла полупустой сундук, достала белую ситцевую сорочку,
— Снимай свои лохмотья, друже! Носи вот эту на здоровье, — Кондрат Калистратович протянул другу рубашку.
— Та ты шо, Кондрат? У тэбэ и у самого не густо.
Ваня наблюдал. Ему, как и маме, немножко жалко было сорочки, в которой отец становился моложавым и красивым, но он знал бескорыстную щедрость отца, знал, что голодному он отдаст последний кусок хлеба, раздетому — одежду, и горд был за отца.
Дети тоже росли отзывчивыми к чужому горю. Если кто скажет «Шурка», сразу поправят: Шурка — это дразнилка, а зачем же дразнить человека. Только один раз Ваня поступил нехорошо, обидел безвинного человека. Да и то не сам обидел, а присутствовал при этом и промолчал.
Жила в селе старая больная женщина. Часто бесцельно бродила она по улицам. Босые, потрескавшиеся ноги ее утопали в дорожной пыли. Если рядом оказывались ребята, они обязательно окружали ее надоедливой ватагой и орали:
— Манька-Ралка!
— Манька-Ралка!
Она не реагировала на мальчишечий гвалт. А ребята вновь и вновь выкрикивали кем-то данное нелепое прозвище. Вот как-то раз на такую ватагу и наскочил Кондрат Калистратович. Как назло и Ваня оказался среди мальчишек.
— Стойте, бисови диты! — грозно закричал Кондрат Калистратович.
Ребята остановились, настороженно глядя на сердитого Ускова-старшего.
— А ты тоже дразнил эту женщину, сын?
— Нет, папа. Я же стоял. Разве вы не видели? — и покраснел до ушей.
Кондрат Калистратович укоризненно покачал головой, густые брови его сердито сдвинулись у переносицы:
— За перепелками жалкуешь, а человека…
Кондрат Калистратович не договорил.
— Та не трогал я ее.
— А почему не защитил? — повысил голос Усков.
— Слухайте, хлопцы, про ее жизнь, — обращаясь к мальчишкам, сказал Кондрат Калистратович. — Вы чулы про то, шо була гражданьска война?
— Чу-у-лы-ы! — дружно ответили ребята.
— У этой женщины был сын. Единственный. Чуть постарше вас. Красноармеец. Послали его наши в разведку, а белые схватили парня в его родном селе. Сколько ни допытывались у него, где расположен полк, он молчал. Тогда враги придумали ему лютую смерть. — Кондрат Калистратович увидел заблестевшие глаза мальчишек. — Утром, — продолжал Усков, — беляки вырыли глубокую яму, опустили в нее разведчика и закопали. Оставили одну голову. Подвели мать.
— Мама, когда наши займут село, скажите, что я не предал товарищей.
— Сынок, ты же погибнешь! —
— Я погибну один, а сотни моих товарищей останутся живы. И отомстят за меня.
Земля давила на парня, он стал задыхаться. С каждой минутой красноармейцу-разведчику становилось все тяжелей и тяжелей.
— Прощайте, ма…
Мать закричала, припала к сыну и услыхала смех белогвардейцев, гарцевавших на конях рядом. Злой смех бандитов был последним здравым восприятием матери. Вдруг, когда сын навеки закрыл глаза, она тоже засмеялась. Маты, хлопцы, зийшла з ума. Дивиться на ней… Это святая женщина!
Мальчишки повернулись в ту сторону, куда ушла Манька-Ралка. Они увидели худую, сгорбленную ее спину.
Давно уже Ваня Усков познал мир по учебникам. Учебники открывали перед ним континенты, страны и города. Ему дарили прекрасные рассказы и повести Тургенев, Чехов, Короленко и другие писатели. Он брал книги в библиотеке, у товарищей и читал их запоем. Выучит уроки, сядет возле мамы и рассказывает ей и Тосе содержание прочитанного.
Гордостью наполнялось сердце матери за своих детей: «Они ученые. Они увидят свет. Не зря, значит, Кондрат воевал за Советскую власть».
Иногда Анна Ивановна говорила мужу:
— Ваня вырос, а все в обносках ходит. У меня сердце разрывается на части, Кондрат!
— Ганнушка, не сразу Москва строилась. А ты хочешь, чтоб государство моментально построить после военной разрухи. Потерпи еще.
— Та терплю ж!
— Не горюй, Ганнушка. Седьмой класс окончит — купим костюм ботинки. Ты запомни, маты, кто с нуждой знаком, у того сердце должно быть щедрым, — успокаивал жену Кондрат Калистратович.
Летом тысяча девятьсот тридцать девятого года сияющий Ваня принес домой свидетельство об окончании седьмого класса, положил на полку учебники и, обращаясь к отцу, совсем по-взрослому сказал:
— Все! Больше в школу не пойду. Буду заочно учиться и работать.
Кондрат Калистратович удивился, но ответил спокойно:
— Что ж, работай. Но только и учись.
Устроился Ваня Усков помощником счетовода на хлебоприемный пункт. Словно на крыльях он летел домой с первой в жизни получкой. Правой рукой, опущенной в карман брюк, он держал деньги так крепко, что пальцы онемели. Вошел в хату сияющий, протянул на ладони деньги Анне Ивановне:
— Мама, купите себе на платье, а мне штаны и пиджак.
— Спасибо, сынок! Куплю!
В сельпо как раз привезли мужские костюмы, пальто. Всю ночь простояла Анна Ивановна в очереди, но не достался ей подростковый костюм. Что же делать? Взять пальто, что ли? И Анна Ивановна купила пальто.
Ваня все выглядывал мать. Увидел, что идет, выскочил из-за ворот ей навстречу:
— Мама, ну купили?
— Моя детка, купила, да только не тебе. Костюма не досталось. Взяла пальто.