Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
Во время трапезы не было сказано почти ни слова. Но каждый раз, принимая от хасхака кусок рыбы или мяса и взглядывая ему в лицо, Баранов замечал, что глава племени глубоко озабочен. Глаза хасхака были полуприкрыты, но Александр Андреевич понимал, что, стараясь не выдать свои мысли, старший из коняг сейчас обдумывает его слова. И как ни хотелось Баранову подтолкнуть хасхака к нужному решению, он также молчал, угадав в хозяине хижины и ум, и доброе стремление решить всё ко благу своего малого народа.
Когда женщины унесли опорожнённые миски, хасхак, пересев к очагу, сказал:
— Мы пойдём к новой крепостце. Да, — он кивнул Баранову, — у крепостцы стойбище будет жить в мире, который так нужен нашему народу.
Зверя Бочаров не нашёл. Видели небольшое стадо, но зверь кем-то был напуган и, едва заметив людей, стадо с рёвом бросилось в море и ушло. Бочаров только глазами проводил мощно режущих волну сивучей. Преследовать стадо было бессмысленно. В море сивуча не возьмёшь.
— Что это они? — спросил один из ватажников. — Так сторожки? Всегда так?
— Нет, — ответил Бочаров, — зверь здесь не пуган. Видно, медведь их беспокоил. — И от досады губу закусил. «Не везёт ватаге, — подумал, — эх, не везёт».
Сивучи всё дальше и дальше уходили в море. Над лежбищем вилась шумная стая чаек. Птицы орали, дрались, вырывая друг у друга какие-то куски. Ветер нёс выдранные в драке перья.
Скорее всего, стадо через день-два вернулось бы, но ждать ватага не могла. Байдары были вовсе плохи, надо было успеть пройти ещё хоть немного, пока лодьи держались на воде.
Шкуры пропускали воду, как решето, и, сколько ни вычерпывали её, всё одно под ногами хлюпало. Ватажники больше за черпала держались, чем за вёсла.
К вечеру три байдары начали тонуть. Море, к счастью, было спокойно, и дырявые лодьи благополучно подогнали к берегу. Сняли грёз, осмотрели шкуры. Ну да там и смотреть было нечего. Бочаров только глянул и отвернулся. Увидел: дыра на дыре. «Всё, — сказал себе капитан, — тянуть нельзя». Он велел перенести груз с негожих байдар на те, что покрепче, и ватага пошла берегом. Лодьи повели бечевой, поочерёдно впрягаясь в лямки. Бочаров шагал впереди, с надеждой вглядываясь в берега: вдруг лежбище объявится!
Но надежда была напрасна.
Медленно, от мыса к мысу, тащилась ватага. Впереди желтела галька прибойной полосы, и, каждый раз выходя на косу, с которой открывалась перспектива берега, Бочаров с болью убеждался, что зверя нет. Нет, хоть тресни! Бочаров с досадой перхал горлом, словно ему воротник тесен стал, и упрямо шагал дальше, зло вколачивая каблуки в гальку.
Байдары латали, заделывая дыры, но шкуры расползались под пальцами.
Капитан подошёл к ватажнику, возившемуся с иглой у дырявого борта, присел, взялся за иглу. Ткнул в размокшую шкуру. Игла провалилась, будто он не кожу, а воздух колол. Бочаров осторожно закинул жилу хитрой двойной петлёй, потянул, и сгнившая мездра развалилась, будто распоротая ножом. Капитан с осторожностью наложил шов, но и он не держал, прорезал шкуру.
— Вот так, где ни тронь, — сказал чинивший байдару ватажник, — всё попрело.
Бросили одну лодью, вторую... В настороженных глазах ватажников Бочаров читал вопрос: что дальше? До устья Квийчака оставалось с полсотни вёрст, но да и там никто не ждал ватагу с запасными байдарами. И это все понимали. Бочаров хмурился и, чтобы уйти от тревожных мыслей, становился в лямку, тянул до изнеможения... Но от мыслей нехороших было не скрыться. Перед глазами трудно переступали ноги идущих впереди, из-под армяков выпирали напряжённо выступавшие лопатки, тянулись шеи с набрякшими жилами, а в голове настойчиво стучало: «Что дальше?»
Когда до Квийчака осталось с пяток вёрст, ушли под воду ещё две байдары. Теперь их оставалось ровно половина из того, с чем вышли в поход. Бочаров понял, что больше ни одной байдары бросать нельзя. Здесь, на северном побережье Аляски, зверя они не найдут, а, перейдя на южное побережье, без байдар до Кадьяка добраться не смогут. Как без лодей через пролив на остров перемахнёшь? По воде, как посуху, только Христос ходил. Байдары надо было перенести на себе через полуостров и там уже добыть зверя. Но такое представить было трудно: не только пройти нехожеными тропами, но и перенести байдары. Переволочь через сопки, болота, реки...
Бочаров остановил ватагу. Велел вытаскивать байдары на гальку, снимать шкуры. «Как это?» — забеспокоились ватажники. Но Бочаров, понимая, что, обнаруж он хотя бы и малую неуверенность, дело и вовсе пойдёт нараскосяк, сказал твёрдо:
— Пойдём посуху, байдары и груз понесём на себе.
Голос у него был властный, лицо решительное. Такому возразить трудно. Мужики топтались в недоумении на гальке. Бочаров шагнул к ближней байдаре, ухватился за борт и, оборотившись к стоящему рядом мужику, кивнул:
— Ну, помоги!
Тот, уступая его настойчивости, взялся за борт.
— Раз, — крикнул Бочаров, — два, посунули!
Они вымахнули байдару на гальку.
— Давай! — шумнул капитан ватаге. — Чего стоите?
На берегу обозначилось какое-то движение, и хотя и не сразу, но мужики всё же пошли к байдарам, засуетились, прилаживаясь, как бы половчее вытащить лодьи, и кто-то уже сбросил армяк, помешавший покрепче ухватиться за борт, другой швырнул на гальку шапку.
Большое это дело в ватажной жизни, коли старший не давал унывать и в минуту трудную мог взбодрить, поднять людей, сплотить и заставить впрячься в работу, которая только и спасала от гибели. Бочаров это знал, как знал и то, что старшему, как никому иному, не позволено расслабиться или, хуже того, обмануть ватагу, хотя бы и в малом. И уж вовсе немыслимо сподличать или корысть выказать. Такое было последним делом. Это конец старшинству, за таким ни одна ватага не шла. Люди всегда хотят, чтобы впереди был старшой, о котором мужик, изумлённо глаза расширив, скажет:
— Глянь! Во как... То-то же...
Вот этот поведёт ватагу. За ним люди и страшное перешагнут.
Шкуры с байдар сняли и, вытащив лодьи повыше на прибойную полосу, поставили под ветер, чтобы, обсохнув, они немного полегчали. Чёрные шпангоуты байдар торчали, как обглоданные рыбьи кости. Смотреть на них было невесело, да Бочаров и не давал мужикам оглядываться. Всей ватагой увязывали груз. А в том надо было проявить особую смётку и немало стараний. Груз-то на спинах ватажных дальше шёл, и след было так его распределить и уложить, чтобы человеку под ним вольно было шагать. Не давил бы груз спину, не резал плечи, не выматывал человека с первых шагов. Особые держала сплели из ивовых прутьев для тех, кто понесёт лодьи. Давнишнее то, дедовское было устройство. Сколько устюжане, вологжане с переволоками по рекам ходили? В незапамятные времена лодьи посуху из реки в реку переносили, и для того придумана была ивовая справа. Коза плелась на плечи, что тяжесть байдары на всю спину брала и тем труд тяжкий по перевалу лодей с воды на воду намного облегчала. Об устройстве этом вспомнил капитан и сам же первую ивовую козу сплёл. Мужик русский на выдумку ловок, нужда научила горшки обжигать.