Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
Капитан с неудовольствием взглянул в лицо Баранову, но тут же отвёл глаза и, глядя под ноги управителя, сказал:
— Известно ли господину, что американские земли — владения короны Испанской?
— Капитан, вероятно, неправильно выразился, — сказал Баранов, сдерживая голос. У Александра Андреевича вспухла жила на шее. — Земля, на которой мы стоим, так же, как и близлежащие земли по американскому побережью, открыты и освоены русскими мореходами, обозначены российскими державными знаками и, безусловно, владения державы Российской.
Серб, выслушав Баранова, извинительно улыбнулся, сказал:
— Я всем сердцем сочувствую славянским братьям, однако мой капитан не разделяет этих чувств. Я думаю, как перевести ему ваши слова.
Баранов, смягчившись, взглянул в лицо сербу, сказал:
— Благодарствую за добрые чувства, но что касаемо моих слов — перевести их должно, как сказано. — Голос его стал жёстче. — Это владения Российской державы. Мы стоим здесь и стоять будем крепко.
Серб замешкался, но начал переводить. Капитан слушал, опустив голову.
Затягивающееся молчание говорило, что разговор надо заканчивать. Капитан сам нашёл выход из неловкого положения. По лицу его было понятно, что он, вероятно, немало повидавший и людей, и земель, сейчас оценил непреклонную твёрдость стоящего перед ним русского, сказав себе: «Не смутить, не испугать его я не смогу».
— Если русский господин позволит, — сказал капитан, меняя тон на дружеский, — мы бы попросили разрешения подобрать здесь добрую мачтовую сосну. — И пояснил: — В недавней буре на судне пострадал грот.
Мачту испанцам соорудили через самое малое время и в тот же день помогли поставить. Александр Андреевич послал на судно знающих мужиков, и они без промедления сделали своё.
Судно уходило от острова. По вантам побежали матросы, уползла в клюз якорная цепь, поднялись паруса.
— Ну, что скажешь? — спросил Баранов Кильсея.
Кильсей помолчал, глядя на поднимавшее паруса судно, затем ответил:
— А то и скажу, Андреевич, что миром встречаться лучше, чем ядрами баловать.
Баранов кивнул.
— То верно, — сказал. И, обернувшись вполоборота, с удовольствием оглядел поднимающиеся в гору будущий городок и крепостцу.
Ватажники, ставившие мачту на испанце, позже рассказали, что всё время, пока они с гротом занимались, капитан неподвижно стоял у борта и глаза его были устремлены на берег. Потом капитан подозвал офицеров судна и, указывая на берег, сказал что-то и тотчас ушёл в каюту.
— Нужно думать, — пояснил старый ватажник, — сказал он им: смотрите-де, как дикую землю русские обиходили. Учитесь! — Покивал головой слушавшим его ватажникам. — Больно лицо у капитана было серьёзное. Видать, на своих крепко осерчал.
Баранов выслушал рассказ, рассмеялся и с сомнением сказал:
— Пущай будет так.
Голиков нежданно-негаданно нагрянул в Охотск. Наталья Алексеевна увидела из окна подкативший к дому возок и, только когда седок вовсе из возка выпростался, узнала: Иван Ларионович! Изумилась крайне. Накинула платок на неприбранные волосы, выскочила на крыльцо.
Голиков вяло улыбнулся хозяйке.
Григорий Иванович был в порту. За ним послали человека. Голиков поторопил:
— Одна нога здесь, другая там.
Сел к столу, хмурясь, взял чашку с чаем, но сделал глоток, другой и о чае забыл, задумался.
Глядя на него, Наталья Алексеевна бабьим чутьём поняла: «Приехал купец с плохими вестями».
— Иван Ларионович, Иван Ларионович, — позвала.
Голиков взглянул на неё, как проснувшись, удивлёнными глазами.
— Да... да, — отпил из чашки, сказал: — Чай у тебя, Наталья, холодноват.
Наталья Алексеевна подлила из самовара. Но Иван Ларионович в другой раз отпил глоток и опять забыл о чашке. Не до чая, видать, ему было, ждал Шелихова.
— Да в чём дело, Иван Ларионович? — допытывалась Наталья Алексеевна, но он только поглядывал на неё, ничего не объясняя. Однако сказал:
— Не бабье это дело, Наталья.
Посланный в порт человек нашёл Григория Ивановича на причале. Сунулся к нему, но только рот успел открыть — я-де от Натальи, мол, Алексеевны, — Шелихов прервал:
— Подожди, — и взбежал по шаткому трапу на стоящий у стенки галиот. Мужичонка, теребя шапку и хлопая глазами, остался на причале.
Галиот третий день стоял в порту, но то одно, то другое мешало отплытию, а теперь обнаружилась течь в трюме. Так бывает: коли не заладится, то и в большом, и в малом чёрт палки в колёса сует.
Мужик ждал Шелихова больше часа. Наконец Григорий Иванович сошёл с трапа и увидел посланца Натальи Алексеевны. И хотя был зол и раздражён крайне — течь таки случилась, — спросил:
— Ну, что там?
— Иван Ларионович Голиков приехал.
— Что? — наклонился Шелихов от неожиданности. — Голиков?
— С утра в доме сидит. За тобой, хозяин, послали.
Шелихов настолько поражён был вестью, что взял мужика за плечи, тряхнул,спросил:
— Ты что, пьян?
— Наталья Алексеевна послала, — забормотал тот, — наказала звать срочно.
Шелихов отпустил мужика, и, как у Натальи, недоброе предчувствие кольнуло ему в сердце. Он постоял мгновение молча, повернулся к спускавшемуся по трапу капитану галиота, сказал коротко:
— Разгружайте судно.
Тот хотел было возразить, но Шелихов, размахивая руками, уже шагал по гнилым доскам причала. Капитан посмотрел вслед, пожал плечами и вновь полез на галиот. На палубе загремел его голос:
— Открывай трюмы! Все на разгрузку!
Так начался день, который позже много раз вспоминал Шелихов.