Шелихов. Русская Америка
Шрифт:
А вот ступает юфтовый [7] сапог. Смазной. На всю подошву. Раз, раз, раз... Так и чувствуешь — давит землю. Тяжко ступает, властно. И не захочешь, но отойдёшь в сторону. А не отойдёшь, так он поднимется и даст пинка. Да ещё так, что долго чесаться будешь.
Третий идёт... Спотыкается. Поставит ногу, как на плашку узенькую, повисшую над пропастью, обтопчется, тогда только вторую перенесёт, и опять топчется. Здесь уж и слепой скажет: этот навертелся на побегушках. Туда, сюда и обратно — набегался. А теперь по земле ходит и ждёт: вот-вот стукнут. Так уж и ногу боится поставить. А поставит,
7
Юфть — сорт кожи, получаемый особой обработкой шкур крупного рогатого скота, лошадей, свиней.
Четвёртый идёт, пятый... И каждый ставит ногу, как жизнь его сложилась. Смотри только — и увидишь.
Собрались. В зале гул, голоса, шёпоты:
— Зачем, Фёдор Пафнутьевич, думаешь, скликал нас генерал?
— Знамо, не по головке гладить...
— Это уж ведомо. Сколько ни живу, не видал, чтобы генерал да по головке гладил. Всё больше — по темечку. Да ещё чем потяжелее.
На шептуна покосились. Есть такие. Из тех, что всегда подбодрить рады. Людей любят шибко...
Новее обошлось, к удивлению, миром.
Генерал вышел к купцам, как все генералы выходят: грудь вперёд, в лице значительность, и глаз не видно.
Губами генерал наигрывал некую мелодию:
— Трум, трум, тарарум...
Генералы так часто делают. Вот, кажется, нелепица. Народ вокруг, все суетятся, в мыле, а генерал играет губами. Но то, что нелепица это, скажет только глупец.
Вдумайся, коли башка на плечах есть и жить хочешь дальше неголодный. Ты, можно сказать, язык высунул. Затолкали тебя локтями, затыркали, бока трещат, а рядом стоит человек, глазами поверху водит неопределённо и губами наигрывает, как будто бы ничего и не происходит. Как ты о нём решишь? Ежели не дурак вовсе, наверняка скажешь: «Нет, это неспроста. Этот не нам чета». И будь человек тот даже в партикулярном платье, а подумаешь: «Генерал или лицо должностное высокое. Ишь приглядывается». И тут же локти свои подожмёшь, а то ещё и поклонишься.
Опять же, ежели ты не из глупых. Не из тех, которым только перья на хвосте веером распустить да заорать во всю дурацкую глотку: «Ку-ка-ре-ку!» А там — как говорено в пословице — хоть и не рассветай. Нет! Поклонится тот, кто вперёд смотрит.
И вот что важно. Ну казалось бы — сложи губы в куриную гузку и дуй в них. Звук обязательно будет. Но... не тот, не генеральский. Ты хоть разорвись, дуя так-то, никто на тебя и не взглянет. А ежели очень уж надрываться будешь, ещё и по шее дадут: что, мол-де, — люди терпят, а ты разыгрался... Чтобы при народе на губах выделывать штуки, генералом надо родиться. Отметину иметь особую.
В зале прислушались, как его превосходительство изволил губами обозначить генеральское своё положение, и подтянулись.
Генерал откашлялся и говорить начал о благотворном влиянии торговли на процветание государства. Говорил складно.
Щёки у него по-генеральски, страх всенепременный для процветания государства поддерживая, подрагивали солидно. Подбородок достойно на воротник мундира, реалиями украшенного более чем предостаточно, складками ложился.
— Торговля, — говорил генерал многозначительно, — она и есть торговля...
Купцы млели. Ничего более приятного сказать генерал не мог. Прямо масло лил на души. Потом генерал перевёл разговор с торговли внутренней на торговлю внешнюю.
Тут
Утомившись от пространной речи, Иван Варфоломеевич присел в кресло, поданное специально для него, и милостиво ручкой жест сделал указующий правителю дел иркутского и колыванского губернаторства Михаилу Ивановичу Селивонову. Тот вперёд выступил.
Этот заговорил о том же предмете, но не в облаках генеральских витая, а ближе к земле.
Сказал о беспорядках и неурядицах в портовых делах, о ненадёжном оснащении судов, посылаемых купцами в моря, о жадности иных хозяев, что на суда потратиться жалеют и от того жизни мореходов подвергают опасности.
В зале кое-кто опустил головы.
Селивонов было разгорячился и начал уже купчишек по-настоящему брать за грудки, но, к общей радости, губернатор платочком китайским махнул и прервал своего правителя.
Селивонов отошёл в сторону.
Генерал спрятал платочек и опять о благе торговли заговорил. Между другими и имя Шелихова Григория Ивановича назвал и сказал, что экспедиции такие дело зело похвальное.
На том и кончилась аудиенция губернатора.
Генерал из залы вышел. И тоже приметить следовало, как выходил он. Иной ведь что? Плечиком, плечиком вперёд, и ручкой, ручкой при этом юлит, и головкой, головкой кивает. Потом нырь в дверь и — скрылся. Не то — генерал. Он зад свой всем показал. И шёл вольно, не спеша, дабы зад тот разглядеть могли явственно.
Купцы вслед генералу посмотрели и, не много поняв из речей его, стали расходиться.
Иван Ларионович, уже выйдя из дворца, сказал своему компаньону Ивану Афанасьевичу Лебедеву-Ласточкину:
— В толк не возьму: вроде бы и говорил дельно генерал, а ничего не сказал.
Пожал плечами.
Иван Афанасьевич тоже был в недоумении.
А резон генерал-губернатор имел свой, собрав купцов. Помнил он, всё помнил, что говорено было Фёдором Фёдоровичем Рябовым у камина. Но к твёрдому мнению, на чью сторону стать — то ли тех, что толкали к расширению торговли и освоению новых земель, или тех, что забвению предавали обе эти отрасли, — не решил. И по долгом размышлении пришёл к выводу, что ни один из этих стульев не выбирать до времени. Подождать. А пока, дабы ни та, ни другая сторона упрекнуть не могла в бездеятельности, собрал купцов. И речь произнёс. Теперь всё стало на свои места. Ежели сторонники решительных мер вопрос зададут — ответить им куда как легко будет. «Как же, как же, ваше превосходительство. Радеем и живота не жалея. Купцов вот призвали, и много, много говорено было о торговле, и о дальних плаваниях, и о благотворном освоении земель».
Возразить на это будет нечего.
Спросят иные. И то же сказать можно твёрдо и с уверенностью: «Как же, как же, ваше превосходительство. Никаких действий, а тем более затрат на занятия эти — как-то торговля и мореплаванье — нами не допущено».
И здесь не возразишь.
Одним словом, Иван Варфоломеевич истинно по-генеральски решил.
Шелихов торопил ватагу. Знал — в людях есть заряд, на действие отмеренный. Как натяжение в тетиве лука. Растратить эти силы нельзя до времени. Не дойдут тогда люди до намеченного места. Натянул лучник звенящую от напряжения жилу и разом бросил стрелу. Вот тогда она, со свистом рассекая воздух, попадёт в цель. Но ежели на самую малость спустить тетиву — не лететь далеко стреле. Тут же, в шаге, в двух, в трёх — обессиленная — уткнётся она в землю.