Шелк и пар
Шрифт:
Впервые в жизни она чувствовала себя отчаянно одинокой. Они с Александрой всегда работали над этим вместе. Любой неверный шаг стал бы угрозой королеве.
Ведь ни Бэрронс, ни Блейд не упомянули, кого видят на месте принца-консорта. А Лео… Он явно был сам не свой. В нем совершенно не угадывался человек, сумевший преодолеть ее защитные барьеры. Человек, который так нежно ласкал Арамину и шептал ей на ухо о Париже. Она хотела, чтобы тот мужчина вернулся. Теперь от него осталась только оболочка: усталая, изношенная, озлобленная, потенциально
— Понимаю, тебе видится иначе, — тихо произнесла герцогиня, — но хочу, чтобы ты знал: я никогда тебя не предавала.
— Нет?
И только. Мина глубоко вдохнула.
— Моя вина лишь косвенна. Я поручила своему человеку, Гоу, отыскать… нечто, что можно было бы использовать против тебя. А Гоу, видимо, доложил эти сведения принцу-консорту.
— Тебе так сильно хотелось меня уничтожить?
— Я… я… — Она не знала, что сказать. Во рту поселилась горечь. Как же объяснить свои действия, если сама толком не понимаешь их смысл? «Ты меня пугаешь» казалось недостаточным ответом.
Бэрронс не сводил с нее темных глаз, несомненно, делая собственные выводы. Поджав губы, он отвернулся к зарешеченному окну.
— Видишь ли, если доверие нарушено, вернуть его очень сложно. Знаешь, ты выглядишь так, будто тебе стыдно. И я склонен в это поверить. — Бэрронс поднял голову, и его голос превратился в тягучий мед. — Но не стану.
— И что ты собираешься со мной сделать?
— Блейд прав. Тебе теперь известно слишком многое.
— Мне нельзя здесь оставаться. Нужно вернуться.
— Зачем? Пойти на завтрашний бал лорда Брэнсона? Или на утреннюю встречу с модисткой?
Мина отступила, оставив между ними стул.
— Ты не поймешь.
В ее отсутствие Алексу больше некому защитить. А сегодня утром у королевы было на редкость непривычное настроение: по просьбе принца-консорта она вынесла Бэрронсу смертный приговор, не возразив ни единым словом. Мина знала подругу не такой. Принц точно что-то с ней сделал. Причинил боль. Оставленных Миной синяков на руках королевы оказалось мало.
— Пожалуйста, — взмолилась она, не видя иного пути. — Я сделаю все, что ты захочешь. Просто отпусти меня.
Бэрронс прикрыл глаза.
— Все-все? — промурлыкал он, сдвигая стул в сторону и делая шаг к Мине.
Она вжалась в стену, когда рука Бэрронса скользнула по ее горлу. Пальцы коснулись сонной артерии. Зрачки казались бездонными голодными колодцами: Бэрронс явно отдался своей темной стороне. В горле у Мины пересохло, глаза горели огнем, ее саму переполнял голод. Свет в комнате померк, а зрение Мины обострилось.
Как же давно она не делала ни глотка крови, а тут еще и день выдался ужасным. Мина толком не успела оплакать Боадикку, а побег из Башни из слоновой кости потряс до глубины души. Рот наполнился слюной. Мина хотела пить. Настолько, что внутри все болело.
Она отвернулась и закрыла глаза, пытаясь вернуть самообладание. Близость Бэрронса, продолжающего гладить шею, не помогала. Мина обнажила клыки и куснула его запястье.
— Прекрати.
Бэрронс захлопал густыми ресницами и опустил глаза, проводя пальцами по ключицам Мины и ниже, затем костяшками по гладкому изгибу груди. Потом снова с вызовом посмотрел на нее:
— Мне казалось, ты сказала «все, что захочешь».
Мину переполняли одновременно страсть и отвращение, отогнавшие голод. Она хотела Бэрронса, но не так. Он просил ее о немыслимом, о том, что совершенно точно изменит их отношения.
— Я не позволю тебе сделать меня своей шлюхой. — «Даже ради Алексы? После всего, что королева пережила за последние десять лет своего брака с принцем-консортом?»
Рука Бэрронса замерла, а на лице на секунду отразился ужас.
— Может, я просил тебя вовсе не об этом.
Лео отодвинулся, и Мина привалилась к стене, чувствуя, как ей не хватает его тепла. Тогда чего он, черт побери, хотел? Она прищурилась.
Бэрронс зашагал к двери.
— Подожди.
Он замер и оглянулся.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Иисусе, Мина. Честно говоря, о тебе я думаю в последнюю очередь. — Он дернул дверную ручку, и от Мины не укрылись ни напряженные плечи, ни понурая осанка.
Отчасти она чувствовала странное сходство между ними. Мина прижала язык к нёбу, сдерживая рвущиеся наружу слова. Как ей самой хотелось в таком состоянии услышать доброе слово? В те роковые дни, когда она лишилась всего своего мира — семьи и положения?
— Бэрронс?
— Да?
Он определенно не хотел облегчать ей жизнь, и она, несомненно, могла продолжить вести себя с ним в том же духе. Пусть сам построит между ними стену, за которой Мина сможет снова быть в безопасности. Ледяная принцесса в сияющей башне из слоновой кости… Пусть эти слова никогда ей не нравились, они ее защищали. Отчасти она и сама себе не нравилась, если так посмотреть. Потому что возводить стены вокруг сердца было безопасно, и когда-то это ей однозначно требовалось, но теперь она стала сильнее. И увидела проблеск того, как могла бы жить, снеси кто-то эти стены.
Но речь не о ней. Сейчас не она мучилась от боли, хотя Бэрронс почти ничем не выражал своих страданий.
— Никогда не видела тебя таким неуверенным, — сказала Мина. — При дворе ты всегда такой смелый. Отчасти… именно поэтому ты так меня интригуешь.
Бэрронс ничего не ответил, но она знала, что он внимательно слушает.
Повисла напряженная тишина. Мина попробовала еще раз:
— Я знаю, что ты чувствуешь. Как будто весь мир перевернулся вверх дном, включая твое место в нем. — Как будто в мире больше ничего не осталось, кроме решимости сражаться ради выживания. Дуэль за дуэлью, знакомые лица, умирающие от ее клинка… Как они выступили против нее, когда из племянницы или кузины она внезапно стала преградой на пути к власти.