Шелковые нити
Шрифт:
– Мой отец распорядился, чтобы брат Саймон отправил меня в Бовэ, к его другу лорду Ги в качестве секретаря. Я был в ярости. Ожидалось, что тем летом меня примут в орден и я отправлюсь в Оксфорд изучать теологию и диалектику, однако мой отец настоял, чтобы вначале я провел два года на службе у лорда. Не имя денег, я не мог заплатить за свою учебу. Так что мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться его желаниям. Я прибыл в Бовэ, преисполненный раздражения и намерений стать наихудшим секретарем из всех возможных, чтобы меня отослали назад и я
– Тем не менее, вы остались там на… сколько лет?
– Одиннадцать.
– Но не секретарем. Вы действительно оказались никуда не годным в этом качестве?
– Не нарочно, – улыбнулся Грэм, поглаживая кончиками пальцев ее пояс. От этих почти невесомых прикосновений по телу Джоанны разбегались мурашки. – Лорд Ги привязался ко мне, а я к нему. Так что я просто не мог подвести его и старался изо всех сил. Писал письма под его диктовку, доставлял его послания, но каждую свободную минуту я проводил на поле, где тренировался гарнизон замка, наблюдая за учениями.
– Понятно.
– Могу себе представить, как я выглядел в их глазах: нелюдимый подросток, одетый в черное, взирающий с благоговением на мужчин, скачущих на боевых конях, размахивая мечами и топорами. Как-то раз лорд Ги привел меня к одному из опытных воинов и попросил научить меня обращаться с оружием и рукопашному бою. Я был в восторге. Мой энтузиазм сделал из меня прилежного ученика. Целый год я размахивал мечом, бросал копья на полном скаку, а лорд Ги тем временем нашел на мое место другого секретаря.
– Что произошло, когда ваши два года истекли?
– Барон предложил мне возглавить отряд его воинов, и я охотно принял это предложение.
– Вы никогда не спрашивали лорда Ги, кто ваш отец? Лицо Грэма посерьезнело.
– Однажды. Барон сказал, что мой отец заставил его поклясться на святой реликвии, что он никогда не откроет его имени. Он также сказал, что ему нелегко хранить эту тайну, но у него нет выбора. Больше я не задавал ему подобных вопросов. В сущности, какая разница. Если он не хочет знать меня…
Джоанна коснулась его плеча.
– Мне очень жаль.
Грэм вытащил пальцы из-под ее пояса и накрыл ее руку своей. Сердце Джоанны лихорадочно забилось, когда он поднес ее руку к своему лицу и провел костяшками ее пальцев по своим губам. На какое-го мгновение ей показалось, что он хочет поцеловать ее руку, но он закрыл глаза, промолвив:
– Мне нравится, как от вас пахнет.
Не открывая глаз, Грэм распрямил ее согнутые пальцы и приложил ее ладонь к своей теплой щеке. Ощущение от прикосновения его колючей щетины к ее мягкой ладони оказалось настолько эротичным, что у Джоанны перехватило дыхание. Она замерла, ничего не слыша, кроме пульсации собственной крови и своего прерывистого дыхания.
Грэм потерся о ее ладонь.
– Боже, как мне жаль…
– Чего? – прошептала Джоанна.
Грэм открыл глаза и посмотрел на нее. Жар в его глазах уступил место чему-то похожему на смирение.
– Жаль, что я так напился, – сказал он, отпустив
– Вам нужно проспаться, сержант. Утром вы почувствуете себя лучше.
– Надеюсь, – пробормотал он.
– Вот и хорошо. – Джоанна перешагнула порог гостиной и начала задергивать кожаную занавеску.
– Мистрис, – окликнул ее Грэм, приподнявшись на локте.
– Да?
Он медлил, словно не мог найти слов. Затем вздохнул и опустился на подушки.
– Спокойной ночи, мистрис.
– Спокойной ночи, сержант.
Глава 19
На Ньюгейт-стрит толпилось столько народа, празднующего канун Иванова дня, что Джоанне с Хью понадобилось вдвое больше времени, чем обычно, чтобы добраться от Вуд-стрит до церкви Святого Михаила. Втиснутая в развилку дорог на вершине холма, эта изящная церквушка казалась еще меньше на фоне собора Святого Павла, высившегося чуть правее в своем гордом великолепии.
Заслонив глаза от полуденного солнца, Джоанна обвела взглядом толпы людей, слонявшихся вокруг, в поисках Роберта и его дочерей. Здесь была та же пестрая публика, что и на ярмарке, одетая по случаю праздника в свои лучшие одежды. Не желая снова надевать медово-коричневый наряд, Джоанна выбрала из своих скромных запасов наименее поношенное платье – из голубого льна, – украсив его своим лучшим поясом и кошельком. Заплетенные в косы волосы она прикрыла накрахмаленной вуалью, закрепив ее вышитой лентой.
– Вон они. – Хью указал на небольшую толпу, собравшуюся вокруг двух актеров, разыгрывавших комическую сценку про монаха, пытавшегося всучить индульгенцию толстому и Южному персонажу по имени «сэр Альфред». На краю толпы, наблюдая за действием, стоял Роберт с дочерьми… и Маргарет. Альфред, побуждаемый хитрым монахом расстаться с частью своего добра, дабы избегнуть адского пламени, начал извлекать из-под своей туники увесистые кошели с серебром, худея буквально на глазах. Роберт и его кузина смеялись вместе с остальной публикой, глядя друг другу в глаза, словно разделяли общую шутку. Кэтрин, по обыкновению, сосала свои любимые два пальца, а Беатрикс, как всегда, ерзала, сидя на руках у Маргарет.
Хью сложил ладони рупором и крикнул:
– Роберт!
Роберт обернулся и заулыбался, увидев их. Маргарет тоже обернулась, но ее улыбка померкла, когда ее взгляд остановился на Джоанне.
«Она знает, – догадалась Джоанна. – Она знает, что Роберт попросил меня выйти за него замуж». Что ей делать в подобной ситуации? Как себя вести?
Маргарет перехватила ее взгляд и улыбнулась, правда, несколько натянуто, но Джоанна не могла не восхититься выдержкой своей невольной соперницы. Было очевидно, что та собирается пройти через грядущее испытание с высоко поднятой головой. «Некоторые люди обладают даром сохранять достоинство перед лицом бедствий», – снова вспомнились ей слова Грэма.