Шелковый путь
Шрифт:
— Прополощите рот холодной водой, и сразу все пройдет! — сказала она. При этом красотка опять загадочно хихикнула, и смех ее был похож на журчание воды. — Зайдите в боковую комнатушку, я вам постель приготовила, занавес опустила, — шепнула красотка. При этом она так посмотрела на него, что у батыра заиграло сердце. Но в это время кто-то из бритоголовых сорванцов завопил:
— Дядя! Конь ваш развязался… Вон уходит! Ошакбай вмиг забыл про красотку, оглянулся. Апырмай, эдак и пешим немудрено остаться. Конь и в самом деле отвязался. Красотка с кувшином засмеялась, губки вытянула:
— Оу, батыр, зачем тебе конь, когда за занавесом ждет тебя молодая кобылица?! Хи-хи-хи…
Но Ошакбай бросился за уходящим конем…
Конь, видимо, проголодался. С раннего утра
Батыр бежал за ним и громко, во все горло, звал.
Конь наконец резко остановился, обернулся, узнав хозяина, сам пошел навстречу, вытянув шею. Ошакбай подкрался, ловко поймал чембур. Гнедой лишь выкатил влажный фиолетовый глаз. Батыр не стал наказывать коня, подтянул подпругу, взобрался в седло и направился к воротам Дарбаза. Не думал сейчас Ошакбай ни о молодом поэте, отуманившем сознание хмелем, ни о базарной красотке, с таким старанием прислуживавшей ему. Тоска и одиночество овладели его душой. Тягостно степняку в большом, многолюдном городе чувствовать себя одиноким, без друга и попутчика.
Никак не давала ему успокоиться одна мысль, приставшая к нему, как древесная смола. «Что ожидает в будущем тех, кто наслаждается вином, любовью, сочиняет стихи, забавляется охотой? Незаметно и бестолково разменивают они свою молодость. А какой смысл в такой праздной жизни? Какая расплата последует за этим?» В те безмятежные юные годы билась в его груди маленькая, как жаворонок, мечта. Она радостно трепыхалась, расправляла крылья, готовилась взлететь. А теперь — он это совсем недавно почувствовал — умолкла та мечта: то ли улетела невзначай невесть куда, то ли задохнулась в темном закоулке души, так и не расправив крылышки… Кто знает… Потерял он, словом, мечту свою…
Конь бежал легко, стремительно, и этот привычный бег постепенно увлек Ошакбая. Он расправил плечи, выпрямил грудь, оглянулся. Время стояло предзакатное, солнце уже пряталось за домами. Ошакбаю вспомнился вчерашний ужин. Молодая жена сварила свежее мясо вперемешку с куском — величиной с кулак — конской колбасы из зимних припасов. Мясо дымилось на плоском деревянном подносе. Продолговато разрезанный кусок сочного копченого казы посередине постного свежего мяса походил на ломтик дыни. Темно-коричневые большие и малые дома, от которых рябило в глазах, и багровый диск солнца, медленно и неотвратимо погружавшегося в город, напомнил Ошакбаю вчерашнюю чашу с мясом. В самом деле, Отрар был похож на гигантскую чашу, над которой клубился пар. Только теперь почувствовал батыр, как он проголодался. С утра, считай, твердой пищи не жевал, а пенистая мутная буза лишь прополоскала желудок.
Ошакбай выехал из городских ворот, перевел коня на крупную рысь. Пожалуй, этаким ходом — пока взойдет луна и переберется на правую часть небосвода — он достигнет Шелкового пути.
Шелковый путь и Отрар — братья-близнецы. Они неразрывны, неразлучны; друг без друга они все равно что пища без соли, что зачин без самой повести или прерванная на полуслове кисса — сказание. Когда появился Шелковый путь, он тут же помог рождению, становлению и расцвету могучего города Отрара, питал его соками жизни и прославил на все четыре стороны света. И Отрар тоже не остался в долгу. Он создал великую книгу путешествий, отправил по Великой дороге свои богатые караваны, разослал во все концы света своих неугомонных легконогих путешественников — жиханкезов, рассыпал вдоль караванного пути свои города, укрепления и рабаты. Так они и прославили, воспели друг друга. Если Шелковому пути угрожала опасность, она
Ой-хой… И теперь неописуемо красива Великая дорога, залитая лунным светом. Пылит, вьется, тянется бесконечно, словно наперегонки с Млечным Путем. Конца и края ей не видать. Как длинный дастан она, воспевающий необъятность вселенной. В стихотворных строках этого дастана запечатлелись и горе, и радость, и смех, и плач, и восторг, и уныние, и благородство, и подлость, безумство храбрых и страсть влюбленных. Если сравнить священную землю Дешт-и-Кипчак со звучным, гулким кузовом большой домбры, то Шелковая дорога — ее звонкие струны, а Отрар — деревянная подставка, кобылка древнего музыкального инструмента кипчаков. Все вместе создают они гордый кюй, ласкающий душу и слух, окрыляющий мечту, заполняющий сердце. И слушает сейчас этот древний кюй славный потомок кипчаков батыр Ошакбай!
По всему Великому пути, опоясавшему пышные чресла ночной степи, за дальними перевалами, на расстоянии конских скачек друг от друга, встречаются стоянки для караванов. Здесь многоязычно беседуют, тревожа сонную тишь и жадно вдыхая ночную прохладу, путники — божьи странники, живые аруахи дорог. Окутанные глухой, непроглядной мглой, сидят они тесным кругом и ведут нескончаемые разговоры, любуясь костром посередине. Кто-то наигрывает на свирели, кто-то пиликает на кобызе, кто-то, захлебываясь от восторга, живописует чудеса и красоты, увиденные им в несравненном Отраре. В этот час кипчакская сторона Шелковой дороги очень красива, полна таинственного очарования, словно переполненная своим счастьем женщина. Она возбуждает в душе путника смутное желание, лишает сна, навевает истому. Манит, зовет куда-то к голубеющему вдали под зыбким светом Млечного Пути горизонту… И тогда каждому, у кого в груди бьется сердце, захочется спешиться, упасть ничком на дорогу, обнять ее, как единственную, желанную любовь. Захочется прижаться к ее груди, чтобы услышать стук ее сердца. Это и есть истинная страсть путешественника… Так вот, если упасть на обочину дороги, прижаться ухом и вслушаться, то можно услышать дивный сказ о незадачливом путнике, с верблюда которого на полдороге свалился тюк, о нелепой гибели батыра, о верности женщины, состарившейся в ожидании не вернувшегося из путешествия мужа, словом, о большой жизни, о далеких предках, о беспечных потомках. Только так можно постичь мудрую тайну Отрара…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Славный мой народ — где он ныне?
Могучий мой каган — где он ныне?
Какому мне служить теперь владыке?..
1
Ошакбай проснулся в испуге, точно мурашки по спине пробежали. Непонятная тревога пронзила сознание. Он прислушался. От тишины звенело в ушах. Через открытый тундук юрты виднелись поблекшие, поредевшие звезды. Значит, близился рассвет. Луна уже зашла, от ее молочных лучей на нижних решетках юрты и следа не осталось. Ошакбай осторожно пошарил вокруг. Рука его коснулась молодой жены — воительницы Баршын. Коса ее — тяжелая, тугая, холодная — свесилась с подушки.
Он стал мучительно соображать, отчего же проснулся, что его испугало. Однако причин для беспокойства как будто бы не было, и он решил, что, должно быть, просто приснился дурной сон. Тут же подумалось, что пора бы за конем присмотреть. Из Отрара Ошакбай вернулся накануне и поставил коня на привязь, намереваясь спозаранок отпустить его попастись. От города до своего аула на дальней летовке батыр ехал резвой рысью почти целые сутки. Обычно после такого изнурительного пути он спал крепко и безмятежно. Теперь же ему не давало покоя смутное предчувствие надвигающейся беды. Вставать, однако, не хотелось, жаль было расставаться с теплом и пьянящей истомой супружеского ложа. Ошакбай залез под одеяло и медленно погрузился в сладкую, приятно обволакивающую душу дрему.