Шелковый тревожный шорох

Луковцева Лидия

– Ну, нет, учет должен быть точным, – не согласилась Василиса. – Эта мышка, выходит, четвертая, а Изольда тогда – пятая. А Наташка – шестая, и странно было бы, если б ей больше всех повезло.

– Это почему?

– Шестерка – несчастливое число, число дьявола.

– Наташка – это номер два и номер шесть, – подсчитывала Людмила Петровна, – Галина – номер три, Мышка – четыре, Изольда – номер пять… А что ж ты номер первый пропустила?

– Ну, тут особый случай. Трагедия, можно сказать. Номером первым в этом стаде страусих была Светка. Он со Светкой в одном классе учился. Она Гену, грубо говоря, бортанула. Пока парень

служил, она замуж выскочила. А когда его официальная жена, Оксана, от него ушла, то есть, Генка ее ушел… Ну, создал пред-по-сыл-ки, чтоб она уехала, так у них со Светкой по новой начало склеиваться. Вот с ней он даже зарегистрироваться хотел, они тогда уже года полтора вместе жили. Да сама Светка не слишком торопилась второй раз в ЗАГС бежать. А потом убили ее.

– Как убили?! – ахнула Зоя Васильевна.

– Да так. Шла домой с работы, фонари не горели, все перебила шпана местная. В темноте ее и догнали. Немного до дома не дошла То ли ограбить хотели, то ли изнасиловать. А она, видать, сопротивляться вздумала. Или, может, помешал кто, спугнул. Не ограбили и не изнасиловали, сумка чуть в сторонке валялась, и в сумке – кошелек с зарплатой. Утром ее нашли.

– А что же Генка? Он что, не искал ее, не встречал?

– Он сутки дежурил. Как раз утром вернулся, а ее уже нашли. Его дома милиция ждала.

– Поймали убийц?

– Нет, не поймали. Как на грех, дождь ночью шел, все следы смыл. Гена долго тогда переживал! Любил ее. Холостяковал все, да природа свое берет. Молодой же еще мужик, сорок три ему. И трудно одному, и в дом хозяйка нужна. Родня далеко, родителей похоронил. Вот такая чуча. Хороший посол, – кивнула она одобрительно Люсе, отправляя в рот соленый груздочек. – Быстро ты научилась, однако.

– Так воблу же всю жизнь солила! – польщенно отозвалась Люся.

– А почему Страус? – заинтересовалась Зоя Васильевна. – Гены, которых я знаю, сплошь все Крокодилы.

– А он и был Крокодилом, до тех пор, пока Вася в наши края на жительство не перебралась. А как перебралась, так Генка превратился в Страуса.

Василиса запунцовела.

– Он толстый, – объяснила она как-то невразумительно.

– И какая же связь? – не поняла Зоя Васильевна.

– У него нет детей! Ни от кого!

– Ну и?..

– Ну, я читала, что от толстых страусов птенцы не рождаются. Яйца у страусих получаются какие-то бракованные.

– Ты думаешь, из-за этого? – недоверчиво протянула Чуча. – А вот взять, скажем, Батона, он не сильно толстый, а детей с Валькой у них тоже нет.

– Да ничего я не думаю! Ляпнула тогда просто!

– Ляпнула она! А мы тут головы сломали, с чего это «Страус»? Вот я – Чуча, так тут все понятно. А то – Страус!

– Так вы… знаете?.. – прямо-таки багровой стала Василиса.

– Как же мне не знать, если меня уже и в глаза Чучей называют!

Татьяна Семеновна снисходительно усмехнулась.

– Всю жизнь я Ельциншей была, – обернулась она к Зое Васильевне. – А то иногда еще и Наиной назовут. А как Вася поселилась в Ильменске, стала я Чучей. У Васи язычок острый, скажет – как припечатает. Прямо талант на прозвища! Она у нас, можно сказать, крестной матерью для улицы стала.

Василиса скромно опустила глаза долу.

– Да мне-то и не обидно, я человек не-по-ли-ти-зи-ро-ванный, – со вкусом выговорила Чуча (любила, видать, высокий слог, или же от телевизора не отлипала, но,

по крайней мере, ученые слова вставляла в лад и впопад), – Да и Ельцин мне никогда не нравился – страну развалил. Даже обидно было с ним ас-со-ци-и-роваться. А тут на тебе – Чучей стала! Просто, по-человечески, и, главное, понятно! А Генке обидно, потому что непонятно, какой-то подвох подозревает. И не такой уж он и толстый, ты преувеличиваешь. Он крепко сбитый и в меру упитанный.

– Вы ему не говорите! – попросила багровая Василиса.

– Не скажу, – легко пообещала Чуча.

– И другим тоже, а то ведь передадут ему!

– Ладно, и другим, – вымолвила она с некоторой заминкой.

Интересно, сдержит ли слово?

– Люся, а вы-то кто же? – заинтересовалась Зоя Васильевна.

– А они у нас Комарами стали, сразу как приехали – проинформировала Чуча, опередив с ответом Людмилу Петровну. – Или ты, Вася, и для них припасла что-нибудь? Втайне?

Василиса помотала головой – нет, не припасла, но глаз не подняла. Видно, была у нее в заначке другая кличка и для Комаров, но дружба налагала определенные обязательства.

– А кого ж ты еще окрестила? – смеялась Зоя Васильевна.

– А вот зачем далеко ходить? – ухмыльнулась Чуча. – Изольдин нынешний муж, так он у нас Прапоридзе!

– Почему Прапоридзе?

– Да все же на поверхности! – объяснила Василиса. – Всю жизнь прослужил прапорщиком, во внутренних войсках… Грузин… Кем же ему еще быть?

– Действительно, – согласилась Чуча.

– А вот – Батон? – подключился Толик. – Или – Дюндель?

– Ну, Батон у нас какой? Блондин, прямо-таки альбинос, румяный, пухленький. Глазки темные – изюминки. Фамилия – Хлебников. Все же на поверхности!

– Действительно! – уважительно повторила Чуча.

– А Дюндель? – не унимался Толик.

– А у Дюнделя нос даже для кавказского мужчины, каковым у нас является Тенгиз Гаезович Балоев, выдающийся.

– Так Рубильник или, там, Носорог?

– В наших краях так говорят про большой нос – с дюнделем!

– А в каких это ваших, Вася? Ты откуда сама-то? – заикнулась Зоя Васильевна.

– Я-то? Ох, я издалека!

Василиса ушла от ответа и на этот раз. Никак не могли допытаться ни Люся, ни Зоя, с которой, вроде бы, Василиса сдружилась, ничего про ее прошлую жизнь, до появления ее в Ильменске.

– Ну, если следовать твоей системе, то ты должна быть Почтальоншей? – попробовала угадать Зоя Васильевна (девушка работала на почте). – Тебя-то как нарекли?

– Тепло!

– Тогда… почтарка?

– Горячо!

– Ну, уж я и не знаю…

– Почтарь.

– Да почему же в мужском роде?!

– Ну так Васька же! Должна же быть какая-то хохма в прозвище!

* * *

Еще пару лет назад супруги Комаровы, как и Зоя Васильевна, проживали в маленьком – сто тридцать тысяч населения – поволжском городке Артюховске. Коренные артюховцы, потомственные волжане, они и помыслить не могли, что на старости лет окажутся на Южном Урале, в таком же маленьком городке под названием Ильменск, раскинувшемся на берегу потрясающей красоты озера и окруженного горами. Причиной тому стали проблемы со здоровьем у Анатолия Михайловича: сердечные дела, начинающаяся астма и еще кое-что… Букет, словом.