Шепот небес
Шрифт:
– Вы хотите, чтобы мы с вами тоже закрыли глаза на правду?
Во взгляде Лукаса читался вызов. Джесси вгляделась в его мужественное лицо с высокими скулами, и в ней что-то дрогнуло. Она задержала дыхание, стараясь унять боль, пронзившую ее сердце, хотя уже догадывалась, что боль будет только нарастать с каждым днем.
– Но ведь ничего особенного не произошло, – пожала она плечами. – Я поскользнулась, вы хотели подхватить меня, и мы вместе упали. Вот и все.
– Вы правы, – подтвердил он и направился к ней. Джесси наблюдала за тем, как Лукас, не сводя с нее жгучего взгляда, перепрыгивает с камня на камень, постепенно
Джесси потупила взор и стала внимательно рассматривать свои сцепленные руки, лежавшие на коленях.
– Уоррик обратился к губернатору с просьбой даровать вам полное, безусловное помилование за то, что вы спасли меня от беглых каторжников. Как только вы его получите – сможете уехать отсюда.
Джесси искренне хотела, чтобы Лукас оказался далеко-далеко от острова Тасмания, на котором она жила, и чтобы они больше никогда не встретились.
– Меня не помилуют, – заверил Лукас, и на его скулах заходили желваки.
– Почему вы так уверены?
– Потому что я знаю.
Страшные подозрения закрались в душу Джесси. А что, если Галлахер – жестокий беспощадный убийца?
– За что вас сослали на каторгу?
Лукас криво усмехнулся.
– За принадлежность к нелегальному обществу.
– И вы действительно состояли его членом?
Лукас отвернулся и стал разглядывать противоположный берег.
– Да, и довольно активным.
– И все же я не понимаю, почему вы считаете, что вас не могут помиловать.
– Вот увидите. Вашему брату откажут в ходатайстве.
Джесси испытующе посмотрела на Лукаса. Ей очень хотелось узнать о нем побольше, чтобы лучше понять.
– За что вас высекли плетьми? – спросила она.
Она думала, что ее бестактный вопрос обидит его, но он только спокойно пожал плечами.
– Секли меня не один раз. Всех проступков не упомнишь. За неповиновение обычно наказывают пятьюдесятью ударами плетью, а за простое ругательство – двадцатью пятью.
– Расскажите о вашем самом серьезном проступке.
Лукас не сразу ответил. Некоторое время он сосредоточенно молчал. Тишину нарушали шум водопада и крики какаду, доносившиеся из глубины леса.
– Самый серьезный проступок? – наконец переспросил Лукас, надвинув широкополую шляпу на глаза. – Пожалуй, покушение на убийство надзирателя.
– Но почему вы хотели его убить?
Лукас невесело засмеялся.
– Потому что я жестокая ирландская скотина, конечно.
– Нет, вы вовсе не жестоки.
– Вы так считаете? Ну хорошо, я расскажу вам о своих злоключениях. Когда я попал на каторгу, меня сначала послали работать
Джесси почувствовала, как комок подступил к ее горлу. Она слышала о том, как жестоко военные расквартированного в Хобарте полка обращаются с каторжниками, особенно с теми, кто родом из Ирландии.
– Каторжникам там разрешалось получать одно письмо в два месяца, – продолжал Лукас.
– Как бесчеловечно!
Лукас бросил на Джесси насмешливый взгляд.
– Не забывайте, что каторга – один из видов наказания. И здесь с нами никто не обязан нянчиться. Нечто подобное нам часто повторял один надзиратель в Хобарте. До сих пор я вспоминаю его каждый раз, когда вижу яйцо. – Лукас улыбнулся. – Англичанин-надзиратель, огромный безобразный детина по имени Лео Лэм!.. – Лукас помолчал, улыбка исчезла с его лица, когда в памяти ожили неприятные воспоминания о недавнем прошлом. Нахмурившись, он стал рассказывать дальше: – И вот Лео Лэм любил издеваться над «особенными преступниками». Так он называл тех, кто умел читать, писать и обладал грамотной речью. Лэм считал, что таких людей надо подвергать особым унижениям. Он попортил мне много крови.
Джесси судорожно сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Она знала, что надсмотрщик может превратить жизнь каторжника в настоящий ад. У него всегда есть повод придраться к бесправному человеку и назначить двадцать пять ударов плетью просто за улыбку.
– Он день и ночь следил за мной, назначал на самые тяжелые работы, всеми силами пытался вывести из себя. Но я решил во что бы то ни стало не поддаваться.
– И что же случилось дальше? – взволнованно спросила Джесси, тронутая его рассказом.
– Однажды мне пришло письмо. В конверте с черной каймой.
У Джесси защемило сердце. В таких конвертах посылали извещение о смерти.
– Однако с тех пор, как я получил последнее письмо, еще не прошло положенных двух месяцев, – с мрачным видом продолжал Лукас. – И Лэм сжег извещение прямо на моих глазах.
Лукас помолчал. Джесси видела, что у него от волнения ходит кадык.
– Я понял, что умер кто-то из моих близких. Но кто? Я не знал. И я словно обезумел. Я убил бы Лэма, если бы меня силой не оттащили от него. Меня приговорили к году каторжных работ в кандалах и тремстам ударам плетью.
– Но вы потом узнали, кто из близких вам людей умер?
Лукас не сразу ответил. Джесси поняла, что ему не хочется вспоминать такие горькие минуты.
– В извещении говорилось о смерти женщины по имени Каролина Риардон, – наконец произнес он. – Она должна была стать моей женой. Каролина умерла во время родов.
Джесси стало трудно дышать, воздух казался ей слишком влажным, рев водопада оглушительным.
– Поверьте, мне очень жаль… – пролепетала Джесси, но Лукас жестом остановил ее.
– Вы меня неправильно поняли, – покачал он головой. – Ребенок был не мой.
– Она не стала ждать вас?
Лукас некоторое время молча разглядывал пенящиеся буруны у своих ног.
– Я сказал ей, чтобы она не ждала. Когда меня приговорили к каторге, я попросил ее считать, что я умер, и освободил от всех клятв и обещаний. – Лукас поддел носком сапога небольшой камень, лежавший на валуне, и сбросил его в воду. – Сначала она не хотела ничего слышать и рассердилась на меня за эти слова. Каролина сказала, что будет ждать вечно.