Шепот во мраке
Шрифт:
И по сей день не могу понять, почему я с такой рабской покорностью внимал этому шепоту и ни на минуту не усомнился в здравости ума Эйкли. После всего случившегося ранее мне следовало приготовиться к чему угодно; однако эта демонстрация механизмов до того напоминала обычное сумасбродство какого-нибудь помешанного на своей идее изобретателя или ученого, что меня начал грызть червь сомнения, чего не случалось даже во время предшествовавшего демонстрации рассказа. То, что крылось за словами немощного шептуна, не укладывалось в рамки человеческого понимания – но разве мало было примеров, когда гораздо менее абсурдные идеи отвергались только потому, что человек не находил им немедленного, вещественного,
Я продолжал ломать голову над этим клубком вопросов, когда вдруг услышал скрежет и жужжание: это заработало трио механизмов, подключенных к цилиндру. Однако постепенно симфония из скрежета и жужжания становилась все тише, и наконец звуки умолкли совсем. Что же теперь будет? Услышу ли я человеческую речь? И если да, то где доказательство тому, что это не самое обыкновенное радиоустройство, только хитроумно сконструированное, а говорит кто-нибудь, пристально наблюдающий за происходящим откуда-нибудь из укромного уголка? Даже теперь я не могу поклясться в достоверности услышанного и увиденного мною в особняке Эйкли. Но кое-что там все-таки и вправду произошло.
Если говорить коротко и ясно, то последовало вот что: из механизма с трубками и резонатором послышалась речь, вполне связное содержание которой не оставляло сомнений в том, что говоривший действительно присутствовал в комнате и наблюдал за нами. Голос у него был громкий, бесстрастный, с металлическим оттенком, а каждый произнесенный звук имел, безусловно, механическое происхождение. Говоривший не мог придать своей речи ни выразительности, ни оттенков, а лишь как заведенный громогласно скрежетал, чеканя текст.
– Надеюсь, я не поверг вас в ужас, мистер Уилмарт, – обратился ко мне голос. – Я, как и вы, принадлежу к человеческому роду, только тело мое покоится в полной безопасности внутри Круглой горы – это мили полторы к востоку отсюда, – где в данный момент проходит специальную процедуру восстановления. Сам же я – то есть мой мозг в цилиндре – нахожусь здесь, рядом с вами; благодаря вот этим электронным вибраторам я могу видеть, слышать и говорить. Через неделю я отправляюсь в космическое путешествие – еще одно в череде многих – и рассчитываю, что на сей раз ко мне присоединится мистер Эйкли. Я также был бы рад и вашему обществу: мне знакомы как ваше лицо, так и ваше доброе имя; к тому же я внимательно следил за вашей перепиской с моим другом. Вы, конечно, уже поняли, кто я. Да, я один из тех, кто стал помогать пришельцам, прибывающим на нашу планету. Впервые я встретил их в Гималаях и с тех пор оказывал им всяческие услуги. А за это они посвятили меня в такое, что довелось познать лишь единицам из живших и ныне живущих.
Только представьте себе – я побывал на тридцати семи небесных телах. Среди них были и планеты, и темные звезды, и какие-то не совсем понятные мне миры: восемь из них находятся за границами нашей галактики, а два – за пределами пространственно-временного изгиба. Я путешествовал без малейшего ущерба своему здоровью. Мой мозг извлекли из телесной оболочки методом последовательного расщепления, причем до того искусно, что даже оскорбительно называть это хирургической операцией. Инопланетные существа умеют удалять мозг без особых хлопот и без ущерба для организма – в отсутствие мозга тело не стареет. Сам же мозг, заметьте, может жить вечно, если к нему подключить механические воспроизводители органов чувств и дозированно подпитывать свежей консервирующей жидкостью.
Я искренне надеюсь, что вы согласитесь составить нам с мистером Эйкли компанию. Инопланетяне ищут знакомства с учеными людьми вроде вас и готовы показать им великие бездны мироздания, о которых многим из людей остается, как и прежде, лишь грезить в своем неведении. Возможно, поначалу
Тут меня всего передернуло, а рассказчик, выждав секунду-другую, закончил:
– Итак, оставляю решение за вами, мистер Уилмарт; добавлю лишь, что вам, с вашей страстью к необычному и осведомленностью в преданиях старины, никак нельзя упустить такую возможность. Бояться совершенно нечего. Все преобразования совершенно безболезненны, а в полностью механизированной системе восприятия есть немало преимуществ. При отсоединенных электродах, например, просто-напросто засыпаешь и видишь необыкновенно яркие и причудливые сны. Ну а теперь, если не возражаете, давайте отложим наше совещание на завтра. Спокойной вам ночи – да, не забудьте повернуть все переключатели влево; в любом порядке, хотя механизм с линзами лучше в последнюю очередь. Мистер Эйкли, вам также спокойной ночи – смотрите же, не обижайте нашего гостя! Ну что там с переключателями? Готово?
Вот и все, что я услышал. Я машинально исполнил просьбу и повернул все переключатели, хотя от изумления никак не мог поверить в случившееся. И когда Эйкли шептал мне о том, что приборы можно пока оставить на столе, голова моя все еще шла кругом. Эйкли никак не отозвался на происшедшее – впрочем, я тогда с трудом воспринимал окружающий мир, и все его слова были для меня пустым звуком. Насколько я понял, он предложил мне унести лампу в мою комнату, из чего я заключил, что он хотел посидеть в темноте. Безусловно, ему было пора отдохнуть: ведь от длинных речей, что он вел на протяжении всего этого дня, устал бы даже и здоровый человек. Все в том же изумлении я пожелал хозяину дома спокойной ночи и отправился наверх, забрав лампу, хотя имел при себе превосходный карманный фонарик.
Я был рад, что покинул этот исполненный странным и смутным ощущением вибрации кабинет и поднялся к себе в комнату, однако при этом не мог отделаться от тошнотворного чувства страха, опасности и чудовищной противоестественности, которая виделась мне во всем происходящем вокруг. Дикая, безлюдная местность; покрытый таинственно-мрачным лесом чернеющий склон, почти вплотную вздымающийся над усадьбой; следы на дороге; хворый, беспомощно-неподвижный собеседник, шепчущий в полутьме невероятные вещи; проклятые цилиндры и механизмы; а самое главное, предложение подвергнуться какой-то чудовищной операции и отправиться в еще более странные космические бездны – вся эта совокупность необычных и последовавших с такой неожиданной быстротой событий навалилась на меня со все более возрастающей тяжестью; она надломила мою волю и выжала из меня чуть ли не все жизненные соки.
Особенно потрясла меня новость о том, что мой провожатый Нойз был тем самым человеком, который отправлял чудовищный ритуал древнего шабаша, записанный на граммофонную пластинку; впрочем, я уже и раньше уловил в его голосе знакомые отвратительные нотки. Несколько иное, но ничуть не меньшее волнение охватывало меня всякий раз, когда я принимался размышлять над своим отношением к хозяину усадьбы: несмотря на всю симпатию, которой я проникся к Эйкли во время переписки, теперь я чувствовал к нему явное отвращение. Вместо того чтобы разжалобить меня, его болезнь вызывала у меня нечто вроде брезгливости. Эйкли угнетал меня своей неподвижностью, вялостью, своим покойницким видом, не говоря уже об этом беспрестанном шепоте, абсолютно чуждом нормальной человеческой речи!