Шерлок Холмс и дело о крысе (сборник)
Шрифт:
Холмс протянул руку и вытащил из кармана Гольштейна коробку для сигар. Когда он снял черную ленту, то под ней, как он и предполагал, открылись инициалы «Г. Г.».
– Лента скрыла инициалы, но не смогла скрыть фамильного герба, вот смотрите, – и Холмс указал на противоположный угол коробки, где виднелось изображение орла, устроившегося на скипетре. – Вот это – фамильный герб Гольштейнов.
– И всю эту информацию вы собрали еще до отъезда из Британии? – потрясенно спросил я.
– Да. Но мои подозрения о том, что мы имеем дело с вражеским агентом, были подкреплены еще двумя его оплошностями.
– В чем же еще ошибся Гольштейн?
– Посмотрите на его трость, Уотсон, – сказал Холмс, передавая мне изящную вещицу с серебряным набалдашником.
Я внимательно ее осмотрел, но не смог заметить ничего подозрительного, о чем ему и сказал.
– Посмотрите внимательнее на серебряный набалдашник, на то, чем он украшен.
– Тонкая работа, украшение в виде цветка.
– А какого цветка?
– О! – не сдержался я. – Так это синяя дубница!
– Именно.
– Вот ведь наглец!
– Действительно наглец. Его самонадеянность не позволила ему даже заподозрить, что подобные мелочи могут быть кем-то замечены и могут привести к соответствующим выводам.
Но не успел мой друг продолжить, как раздался громкий стук в дверь. Мы обменялись встревоженными взглядами.
– Скорее, Уотсон, – тихо сказал Холмс. – Встаньте перед Гольштейном так, чтобы его не было видно от дверей, и сделайте вид, что разговариваете с ним.
Я сделал так, как он мне велел, в то время как сам Холмс пошел открывать дверь. На пороге стоял Густав.
– Сейчас мы заняты беседой на исключительно важные темы, которые намерены сохранить в тайне. Извольте зайти позже, – приказал ему Холмс.
Красное лицо Густава, и без того утратившее большую часть своего дружелюбия, выразило напряженное недоверие, когда он попытался заглянуть поверх плеча Холмса в комнату, где я вел оживленную беседу с Гольштейном. Он колебался и все не уходил, и в тот самый момент Гольштейн заворочался и тихо застонал. Густав замер, услышав этот звук, и стал напирать на Холмса, чтобы лучше разглядеть происходящее в комнате. Гольштейн снова застонал.
– Я с вами полностью согласен, – тут же громко сказал я, будто бы отвечая на его слова, и дружески похлопал по плечу, демонстрируя полное согласие. Потом я тоже обернулся к Густаву, стараясь по-прежнему скрыть от него Гольштейна, и бросил: – И правда, оставьте нас. Нам еще многое предстоит обсудить.
Густав нехотя подчинился.
Как только дверь за ним закрылась, глаза Гольштейна открылись, и он пришел в сознание. Он вцепился в подлокотники кресла, чтобы подняться, и рот его уже было открылся, чтобы позвать на помощь, но не успел он произнести и звука, как я нанес ему сильнейший удар в челюсть, отправив его обратно в нокдаун и в уже обжитое им кресло, снова без чувств.
– Великолепно, Уотсон, – сказал Холмс. – По крайней мере, его попытка позвать на помощь подтверждает мои подозрения о том, что в доме у него есть друзья, которые нам враги. Следовательно, у нас осталось совсем немного времени, пока они не предприняли каких-либо действий. Помогите мне связать его и вставить ему кляп.
Мы быстро соорудили кляп из столовой салфетки, разорвали простыни на веревки и крепко привязали Гольштейна к креслу.
– Что будем делать дальше? – спросил я.
– Мы должны выбраться отсюда. Раз уж не можем выйти с тем же достоинством, с которым пришли, и через тот же вход, – он подошел к окну, – то выйдем отсюда.
Я подошел к нему и тоже выглянул в окно. От дворика перед конюшней нас отделяло добрых двадцать пять футов. Холмс указал на плющ, очень кстати росший на стене слева от окна.
– Мы воспользуемся им как лестницей, – сказал Холмс. – Только, боюсь, нам придется оставить здесь чемоданы, иначе они задержат нас в пути. Но вот свой саквояж я возьму с собой, там слишком много полезных предметов, которые нам могут пригодиться во время пребывания на гостеприимной земле Руритании.
– И что же, у нас не будет больше дымовых шашек? – усмехнулся я.
– Ну что вы, это наш фирменный знак, Уотсон!
Мы стали быстро и тихо готовиться к бегству. Холмс спустился первым. С удивительной ловкостью он вцепился в плющ и безо всяких усилий достиг земли. Оказавшись внизу, он поманил меня за собой, но я сперва сбросил его саквояж, который тот легко поймал.
Поскольку я был крупнее, чем мой друг, плющ не остался ко мне таким же терпимым, как к Холмсу. Не успел я добраться до земли, как он оторвался от стены, и мне пришлось прыгать.
Мы поспешили к обветшалой конюшне, которая стояла в дальней части двора. Удача была на нашей стороне, и мы нашли двух лошадей, медленно пережевывавших сено из кормушки. Хоть они и выглядели неухоженными и не отличались особой статью, для нас они были настоящим спасением. Быстро осмотрев все вокруг, мы нашли сносную упряжь и пару старинных седел и подготовили лошадей к выезду. Однако садиться на них прямо во дворе мы не стали, а вывели их почти к самой дороге.
– Ну что, Уотсон, готовы к скачке? – спросил Холмс, поблескивая глазами.
– О да, я готов ко всему, что могут выдать эти старые клячи, – ответил я, не ожидая прыти от наших скакунов.
Холмс указал на подножье холма.
– Едем в Стрельсо, искать резиденцию британского посла.
Мы пустили лошадей вскачь и вскоре поняли, что их внешний вид был весьма обманчив. То ли они были благодарны за возможность размяться, то ли мои познания о лошадях были еще скуднее, чем я думал, но эти четвероногие бестии летели как птицы над дорогой.
Когда мы спустились с холма и местность выровнялась, Холмс неожиданно резко сделал знак остановиться.
– В чем дело?
Он поднял руку и указал на дорогу впереди нас.
– Видите вон то облако пыли перед нами?
– Да.
– Сюда едут всадники, и на очень большой скорости. Было бы забавно после всех наших усилий, предпринятых к бегству, попасть прямо в руки шайки Синих.
– Вы думаете, это Синие?
– Скорее всего. Как раз направляются в «Кабанью голову», чтобы забрать оттуда двоих захваченных врасплох джентльменов. Я бы настоятельно рекомендовал нам спешиться и пожертвовать нашим видом в пользу спасения. Мы должны спрятаться вон за теми кустами и подождать, пока всадники проедут мимо, кем бы они ни оказались.