Шерлок Холмс и дело о папирусе (сборник)
Шрифт:
– Нет! – вопил граф, продолжая яростно биться в зеленой тине.
Чтобы защититься от солнечного света, он прикрывал глаза кровоточащей культей. Казалось, Природа мстит этому существу, которое столь долго нарушало ее законы. Затопляя пустошь золотистым светом, над Черным Столбом встало солнце, как новенький соверен. Когда разрушительные лучи коснулись его извивающегося тела, вампир пронзительно закричал от боли.
А затем на наших глазах этот выходец из могилы начал разлагаться. Вся эта сцена напоминала видения одурманенного наркотиками человека. Омерзительный процесс начался с того, что плоть на лице потемнела, высохла и отвалилась
Торс, видимый над поверхностью трясины, съежился и рассыпался в прах. Разлагающийся остов вампира полностью распался, и от него осталась лишь тошнотворная темно-зеленая жидкая масса, которую медленно поглотила Гримпенская трясина.
Несколько мгновений мы стояли, вглядываясь в спокойную поверхность болота и лишившись дара речи от увиденного, – это обманутые столетия взимали свою пошлину с древнего тела графа Дракулы.
Холмс первым прервал молчание.
– Миру больше не будет досаждать это самое злобное из всех существ, – спокойно произнес он.
Солнечные лучи раннего утра придали его усталым чертам бронзовый оттенок.
Вдруг с той стороны пустоши послышался протяжный и низкий горестный вой. Этот завораживающий вопль заставил нас повернуться в направлении Черного Столба. Мы увидели, как силуэтом на фоне солнца вырисовывается огромная фигура лающей собаки.
Вид этой собаки пробрал меня до костей.
– Господи! – воскликнул я.
Холмс бросил на меня проницательный взгляд.
– Оплакивает смерть родственной души.
Я вновь повернулся к Черному Столбу, но темный силуэт пропал.
Глава двадцать пятая
Размышления о прошлом
После нашего возвращения на Бейкер-стрит Холмс почти сразу погрузился в другое дело. Эта тайна, в высшей степени заурядная по сравнению с нашими недавними приключениями, касалась исчезновения из дома леди Ровены Дербанд драгоценного камня «Звезда Кришнапура». Тем не менее это дело занимало моего друга почти всю неделю, не оставляя времени для размышлений о смерти Кэтрин Хантер, в которой он себя винил. Но во время нашего возвращения в Лондон только мысль об этом и занимала его ум. Он сидел, закутавшись в пальто, и угрюмо уставившись в окно вагона.
– Я в ответе за ее гибель, – время от времени бормотал он.
Я не переставал уверять его в обратном, а также в том, что он сделал все возможное для ее спасения, но он никак не мог успокоиться или заняться обсуждением других аспектов этого расследования.
Смерть девушки столь же сильно подействовала и на Гарднера. Хотя я понимал, что он приготовился услышать самое худшее, но, когда ему сообщили о кончине Кэтрин Хантер, с лица его сошла краска, а пальцы с побелевшими костяшками вцепились в подлокотники кресла. Холмс сообщал ему, что, несмотря на наши усилия, нам не удалось вырвать ее из когтей опасной болезни, которую она подхватила, и для предупреждения угрозы заражения мы были вынуждены кремировать труп. Он уверил Гарднера в том, что теперь заболевание искоренили и последствий не будет. В ответ встревоженный директор лишь уставился на Холмса тусклым отсутствующим взглядом. Смерть Кэтрин Хантер явилась последним ударом из тех, что за последние месяцы сыпались на голову Гарднера. Он считал себя конченым человеком, жизнь которого обратилась в руины. Теперь все, к чему он стремился – организация академии, завоевание ею хорошей репутации, – представлялось ему бессмысленным. Все это усугубляло чувство вины, испытанное Холмсом. Как я ни старался, но не мог изменить его мнения на этот счет.
Прибыв на Бейкер-стрит, мы застали на пороге разгневанного инспектора Лестрейда.
– Где вы были последние несколько дней? – негодующе спросил он, с такой силой сжимая шляпу-котелок, что я испугался, как бы он не порвал край.
– За городом, – последовал лаконичный ответ Холмса.
– Ваше остроумие неуместно! – прокричал Лестрейд. – Я требую от вас объяснения, мистер Холмс. Я хочу знать, что произошло в ту ночь, когда вы посетили полицейский морг.
– Почти ничего, – устало ответил Холмс.
Лестрейд выпучил глаза, лицо его запылало от гнева, однако Холмсу удалось успокоить его терпеливой улыбкой и словами извинения.
– Простите мне мою небрежность, Лестрейд, – молвил он, – но в течение нескольких ночей я почти не знал сна, а усталость делает меня немного легкомысленным. По правде говоря, я не меньше вашего озадачен странными происшествиями в морге. Я склонен считать, что мы были жертвами какого-то надувательства или чего-то в этом роде. Дальнейшее расследование завело меня в тупик, и я впервые в жизни должен признать, что совершенно сбит с толку.
Сообщая все это Лестрейду, Холмс хранил важное и унылое выражение лица.
Признание Холмсом своего поражения вызвало у сыщика из Скотленд-Ярда самодовольную улыбку.
– Бог мой, – с ноткой сарказма произнес Лестрейд, выпячивая грудь. – Никогда бы не подумал, что дождусь того дня, когда знаменитый сыщик признает свое поражение. Я считал, не существует проблем, не подвластных вашему дедуктивному методу.
– И я так считал, – печально откликнулся Холмс.
– Не расстраивайтесь, мистер Холмс, – с ухмылкой произнес Лестрейд. – В конце концов, вы – всего лишь человек.
Нахлобучив котелок на голову, он сочувственно похлопал моего друга по плечу и ушел.
– Вот простая душа, Уотсон, – молвил Холмс после ухода Лестрейда. – Мысль о моем поражении легко возобладала над другими сторонами дела Селии Лидгейт. Полагаю, мы больше о нем не услышим.
Вид у него был бледный и осунувшийся. На усталых чертах отпечаталось напряжение последних нескольких дней. Поев горячего супа, говядины и пикулей, он провел остаток дня в постели.
В тот же вечер Холмс получил срочный вызов от леди Дербанд по поводу украденного камня. Все еще чувствуя себя усталым, но будучи не в силах противиться искушению, он отправился в ее особняк на Парк-лейн. В этот раз я не стал сопровождать Холмса, оставшись у камина и перебирая в памяти подробности нашего совместного недавнего приключения.
Расследование Холмсом дела леди Дербанд потребовало его отъезда из Лондона на несколько дней, и поэтому, когда появился профессор Ван Хельсинг, чтобы послушать отчет Холмса о деле Дракулы, его в городе не было. Хотя я был в состоянии обрисовать нашему коллеге дело в целом, но не располагал достаточной информацией для исчерпывающего отчета. Ван Хельсинг, довольный исходом дела, был, естественно, разочарован тем, что не смог обсудить это дело в подробностях. Я договорился, что он поужинает с нами в конце недели, в канун Рождества, когда мой друг сможет рассказать ему обо всех событиях, приведших к гибели графа Дракулы.