Шестая книга судьбы

Курылев Олег Павлович

— Они убили и Марка Порция, и его жену, и известного всем Поликлета — их вольноотпущенника… — вторил ему другой.

— Молчать и слушать императора! — крикнул военный префект.

Сулла продолжил:

— Я пришел сюда не для того, чтобы прощать, и обещаю — каждый получит по заслугам. Одних я щедро награжу, другие пожалеют, что боги даровали им жизнь.

Снаружи по-прежнему доносился вопль огромной толпы. Но он не походил на рев трибун во время ристалища. Это был предсмертный вопль, захлебывающийся кровью и бессильной яростью.

Два раба внесли и поставили в центре целлы кресло. Сулла, отстегнув плащ и сняв с головы шлем, сел.

— Ну ничего. Я вычищу эту конюшню, — продолжил он уже сидя, в то время

как слушавшие его, в большинстве своем лысые старцы, продолжали стоять, — но сделаю это не лопатой, а мечом. И для этого вы сначала узаконите пребывание трех моих легионов в черте города. Еще десять станут вокруг Рима лагерями. Всего же в Италии я расселю двести тысяч моих ветеранов из двадцати трех легионов. Города выделят земли и деньги. Одновременно с этим мы вместе с вами займемся восстановлением древних законов. Сенат и патриции снова станут править, а плебс и эквиты навсегда забудут, что такое политика. Мы сотрем из памяти народа имена Гракхов. Если потребуется, я отброшу римскую демократию на двести, триста лет назад. Но одновременно я двину республику вперед. Население всех провинций должно получить гражданство. Мы должны стереть, наконец, различия между племенами. Сами названия племен, их языки и дурацкие традиции должны навсегда исчезнуть Никаких этрусков, умбров, сабинов и апулийцев. Никаких белингов, герников, марруцинов и пелингов. И даже никаких латинов. Только италийцы и только латинский язык! Всю восточную заразу вон! Я очищу холм Яникул от их храмов и вышвырну на болота все статуи богов, не допущенных в римский Пантеон. Один народ, один язык, одни боги! Это говорю вам я — Люций Корнелий Сулла!

Он встал и поднял правую руку вверх.

— Именем сената и народа Рима!

— Ave imperator! [9] — раздался нестройный хор голосов, и несколько десятков рук также поднялись вверх в знак приветствия.

Элианий тоже поднял руку и, глядя на других, восславил императора.

— Фюрер впервые применил этот жест в двадцать шестом в Веймаре, — услыхал он чей-то шепот. — Четырнадцатого июля он приветствовал так своих единомышленников.

«Что за чушь! В римском календаре еще нет месяца июля. Он появится позднее», — подумал Элианий и прислушался. Крики снаружи стихли.

9

Слава императору! (лат.).

— А теперь, — Сулла надел шлем и застегнул на плече пряжку накинутого рабом плаща, — пойдемте посмотрим, что вас так отвлекало во время нашей короткой беседы.

Он направился к выходу, и солдаты, окружавшие сенаторов, стали теснить их следом. Тех, кто не желал идти, грубо толкали вперед.

Они вышли на заполненную народом площадь и двинулись к расположенному рядом цирку Фламиния. Публика приветствовала императора и с удивлением (а многие и со злорадством) наблюдала, как следом за ним плетутся обескураженные, одетые кто во что горазд отцы государства, конвоируемые легионерами.

То, что увидели сенаторы на арене цирка, повергло их в ужас. Не горстка негодяев, как говорил Сулла, а бесчисленные трупы заполняли все ее пространство. Это были те самые пленные самниты, которых провели вчера в колонне триумфатора от Марсова поля до Капитолия и которым он обещал жизнь. Элианий знал, что число их должно равняться шести тысячам. И действительно, шесть тысяч тел, руки которых были связаны за спиной, лежали здесь изрубленные мечами и пронзенные стрелами.

Привыкшие к погребальным гладиаторским схваткам и виду пролитой на песок арены крови, патриции отворачивались, не в силах вынести открывшегося перед ними зрелища. Согнанные в цирк рабы нагромождали тела друг на друга, чтобы освободить узкие проходы. Скользкими от крови руками они брали отрубленные

головы и бросали их на эти кучи. Их ноги в сандалиях разъезжались в жидкой хлюпающей смеси песка с кровью, мозгом и вывалившимися внутренностями. Они часто падали на колени, не в силах удержаться в этой жиже. По образовавшимся проходам медленно бродили перепачканные кровью казненных солдаты и протыкали копьями тех, кто подавал еще признаки жизни. Сплошная шеренга таких же солдат стояла вдоль нижних рядов трибун, выше располагались лучники.

Элианию стало плохо. Он ощущал запах и, казалось, видел поднимающийся над огромной ареной розовый пар. Он увидел также, как по одному из проходов между телами шел человек в странной одежде и по-немецки (именно по-немецки) восклицал:

— О божественное деяние!

— Смотрите, смотрите, — спокойно говорил Сулла сенаторам, подавая знак солдатам подтолкнуть их ближе к грудам трупов. — Это легкая смерть, потому что это всего лишь самниты, возомнившие себя хозяевами Италии.

В это время к нему подошел центурион и подал свиток. Сулла скользнул глазами по пергаменту.

— Читай!

Центурион снова взял свиток и стал медленно называть имена.

— Антоний Реммий, Квинт Сестий Канидий, Гней Кальвин Скавр…

Сенаторы попятились. Это были их имена! Сулла сам отыскивал взглядом названного и указывал на него рукой. Ему помогал его верный соратник патриций Катилина, сновавший между сенаторами и хорошо знавший многих в лицо. Солдаты тут же хватали указанного и волокли его к небольшому освобожденному от тел участку арены, представлявшему собой красное болотце глубиной по щиколотку. По пути они срывали с несчастного тогу с пурпурной полосой или другую одежду. Разбрызгивая ногами жижу, они швыряли человека на колени и умерщвляли мечами в несколько ударов.

Некоторых не оказывалось среди присутствующих. Тогда центурион делал знак, и четыре-пять всадников из стоявшей поодаль конной турмы отделялись от строя и, взяв адрес приговоренного, отправлялись к нему домой. Ни крики о невиновности, ни мольбы о пощаде, ни проклятия, ничто даже на секунду не замедлило расправы

Последним из названных оказался Сервилий Карна Когда его жирное дряблое тело, лишенное одежды, волокли к двадцати убитым предшественникам, он зашелся хрипом в астматическом приступе и только дергал толстыми ногами. Сулла сам пошел к поставленному на четвереньки популяру и, не обращая внимания на заливавшую его калиги кровавую жижу, приблизился к нему вплотную. Солдаты отошли в сторону. Карна поднял голову. Элианий издали увидел его мутный взор и услышал булькающий свист, вырывавшийся из его горла.

«На кого похож этот Карна? — неожиданно подумал Элианий. — Определенно я знаю еще одного человека с таким лицом».

— Ну что, пес, — доставая меч, сказал Сулла, — когда ты жрал нынче утром павлиньи языки под тосканским соусом, ты знал, что это последнее твое чревоугодие?

Карна, хрипя и покачиваясь, несколько секунд смотрел на своего врага, после чего его голова бессильно повисла. Сулла взмахнул мечом и с хрустом перерубил шейные позвонки ненавистного марианца. Голова повисла на жилах, почти касаясь земли, но сенатор продолжал стоять на четвереньках, и только когда Сулла брезгливо толкнул его сапогом, грузное тело с хлюпом повалилось в кровавое месиво.

В этот момент Элианий почувствовал, что кто-то взял его за плечо. Он решил, что пришел его час и…

…профессор Вангер проснулся.

— Готфрид, что с тобой? — спрашивала его сонная жена, толкая в плечо. Она повернулась и зажгла со своей стороны лампу.

— Фу ты… ч-черт, — тяжело дыша, он приходил в себя. — Сон… Значит, это был сон…

Постепенно осознавая, что все увиденное было сном, он лежал, продолжая глубоко дышать, и, стряхивая с себя страшное видение, наслаждался возвращением в реальность.