Шестая книга судьбы

Курылев Олег Павлович

Эрна уже в третий раз сегодня слышала о Людендорфе. Но смерть этого человека совпала с таким чудесным для нее днем, что впоследствии, когда что-то напоминало о нем, она ощущала приятное неосознанное волнение. Как неожиданный запах деревенского дымка или случайный звук вдруг вызывают ностальгическое воспоминание о чем-то далеком и безвозвратном, так это историческое имя стало через годы меткой в ее памяти, по которой ей открывался доступ к воспоминанию. Но это она поняла позже.

Перед зрителями предстал образ сурового и мужественного генерала, не побоявшегося, когда у всех уже опустились

руки, отдать приказ армиям сражаться до конца Потом он шел плечом к плечу с Адольфом Гитлером на пули полицейского заслона, и это была предтеча «Национальной революции», свершившейся спустя почти десять лет.

Когда начался художественный фильм, Эрна почувствовала, как горячая ладонь сжала ее руку. Хорошо, что в зале было темно и никто не видел румянца, залившего ее щеки. Если бы их попросили на другой день написать изложение об увиденной ленте, как это иногда практиковалось после коллективного посещения кино или театра, то их листы остались бы чистыми. Романтическая любовь некой пастушки к испанскому гранду была ничтожна в сравнении с их дружбой Они ничего не запомнили, но это был лучший фильм из всех, что они видели!

Потом они медленно шли к Брудерштрассе. Возле подъезда ее дома долго стояли молча, нисколько не тяготясь своим молчанием. Кто-то верно заметил: «Настоящий друг не тот, с кем всегда есть о чем поговорить, а тот, в обществе которого ты можешь молчать, не испытывая неловкости».

Он пожал ее руку и провел ладонью по локонам спадающих на плечи волос.

— Сегодняшний день стал самым счастливым в моей жизни, — сказал он очень просто, без пафоса и волнения. — К сожалению, на каникулы я должен уехать, и мы увидимся только после Рождества.

Эрна молчала.

— Ты будешь скучать?

Она встрепенулась.

— Значит, завтра мы не увидимся? Когда ты приедешь?

— На Новый год.

— Когда мы встретимся, — сказала она, — я хочу, чтобы вечером снова шел снег. Давай опять пойдем в «Каир». Там, наверное, все еще будет идти этот фильм, и мы снова сядем на последний ряд. Ты будешь ждать?

… — Ты знаешь, кто отец этого твоего Петера? — спросила как-то ее мать.

— Какой-то большой начальник

— Вот именно, что начальник. Он что, тебе не рассказывал?

— О чем, мама?

Эрна слегка недоумевала А ведь и правда, они совсем не говорили о родителях.

— Элли, может, не надо? — вступил в разговор отец.

— А что тут такого? Пусть знает.

— И что я должна знать?

В голосе Эрны прозвучали нотки раздражения. «Тоже мне, тайны мадридского двора, — думала она. — В конце концов, плохих людей не возят на служебных „Мерседесах“. Да и какое мне дело до отца, если я люблю… Петера». Она вдруг поймала себя на том, что мысленно произнесла это слово.

— Он начальник одного из отделений лагеря Дахау, — продолжила мать, штопая шерстяной носок. — У нас в Красном Кресте о нем ходит дурная слава.

— Какого еще лагеря? — не поняла дочь.

Она почти ничего не знала о концентрационных лагерях. В школе о них не рассказывали, поэтому еще недавно, когда она слышала слова: «его отправили в Дахау», ей казалось странным, почему постоянно кого-то отправляют непременно в этот расположенный по соседству с Мюнхеном городок. Что в нем такого особенного,

в этом Дахау? Постепенно до ее сознания дошло второе смысловое значение слова «Дахау», хотя и в очень туманном виде.

— Что значит «дурная слава»?

— Ладно, хватит об этом, — прервал их разговор профессор, — нечего разводить сплетни. В конце концов, у каждого своя работа.

Ни один школьник, если он, конечно, в своем уме, не станет торопить каникулы, ожидая с нетерпением их окончания. Но Эрна была именно таким исключением. Она слонялась по дому, не зная, чем заняться.

Наконец с башни Новой ратуши в белое пасмурное небо поплыл особенный мюнхенский бой курантов. Его поддержали церкви и кирхи всего города, и звон рождественских колоколов возвестил о пришествии Спасителя. До Нового года оставалось меньше недели. «Когда же он приедет, — думала она, глядя на нарядную елку. — Нельзя же быть таким бессердечным. Или он наврал мне про лучший день в его жизни?»

Ее стали терзать сомнения. В конце концов, кто она? Пятнадцатилетняя девчонка, нескладная и худая. Мать права — не на что особенно и смотреть. Если бы не красивые волосы, доставшиеся в наследство от бабушки, то и вовсе — гадкий утенок.

Она, конечно, преувеличивала и сама знала об этом. В классе она считалась если не первой красавицей, то уж второй непременно. И то только потому, что ее женские формы несколько отставали в своем оформлении от сверстниц. Она видела, какими глазами смотрели на нее некоторые мальчишки из их двора. В них была грусть и что-то запретное. Да и только будучи уверенной в своей внешности, можно поиздеваться над собой, глядя в зеркало

Большие темные глаза, полные, яркие от природы губы и, несмотря на общую худобу еще не вполне сформировавшегося тела, округлые щеки. И кожа Белая, бархатистая, даже опаленная летним солнцем и обветренная деревенскими ветрами, она не теряла своей свежести. А что до волос, то любая сердобольная тетушка, знакомая матери или соседка, всегда не преминет при встрече восхититься их пышностью и цветом.

Но Петер тоже парень заметный. Высокий, статный. Не блондин, но близок к этому. Настоящий арий. Как раз таких изображают на рекламных плакатах Гитлерюгенда Только он живой. В его серо-голубых глазах нет того плакатного героизма и стальной твердости, что рисуют нынешние художники. Они приветливые и открытые. «Но что-то он не договаривает, — вдруг подумала она. — Может, это связано с его отцом? А вдруг у них там веселая рождественская вечеринка и какая-нибудь девица уже окрутила его. Много ли надо: вино, нежный шепоток на ушко, прикосновение… А меня ему еще ждать и ждать. Он же понимает…»

Она представила, как Петер в кругу сверстников и сверстниц распевает «Ночь при ясном небе», отмечая праздник зимнего солнцестояния. Она вздохнула и совершенно несчастная пошла спать.

Утром мать заглянула в комнату дочери.

— Эрна, пойди-ка посмотри, кто это там стоит. Уже минут тридцать

— Где стоит? — раздалось из-под одеяла сонное бормотание.

— Там, под окном.

Эрна пулей выскочила из кровати и прямо в ночной рубашке бросилась к окну.

— Да не здесь, в гостиной…