Шестьдесят рассказов

Буццати Дино

— В инструкциях такие случаи не предусмотрены, — заметил наконец секретарь муниципалитета, выведя всех из затруднительного положения.

Кремировать пса в печи? А вдруг после этого начнутся инфекционные заболевания? Тогда зарыть его за городом — вот правильное решение. Но на чьей земле? Кто на это согласится? Начались даже споры: никто не хотел закапывать мертвую собаку на своем участке.

А что, если захоронить ее рядом с отшельником?

И вот собаку, которая видела Бога, положили в маленький ящик, ящик поставили на тележку и повезли к холмам. Дело было в воскресенье, и многие воспользовались случаем, чтобы совершить загородную прогулку.

Шесть или семь колясок с мужчинами и женщинами следовали за тележкой с ящиком: все старались делать вид, будто им весело. День, правда, выдался солнечный, но застывшие поля и голые ветки деревьев являли не такое уж радостное зрелище.

Подъехав к холму, все высыпали из колясок и пешком потянулись к развалинам древней часовни. Дети бежали спереди.

— Мама, мама! — послышалось вдруг сверху. — Скорее! Идите сюда, смотрите!

Прибавив шагу, все поспешили к могиле Сильвестро. С того давно забытого дня, когда его похоронили, никто сюда больше не поднимался. Под деревянным крестом на могильном холмике лежал маленький скелет, от снега, ветра и дождя ставший таким хрупким и белым, словно был сделан из филиграни. Скелет собаки.

21

ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ

Поезд проехал всего несколько километров. Путь впереди неблизкий, много часов пройдет, прежде чем мы доберемся до конечной станции. На переезде я увидел женщину. Увидел совершенно случайно — с таким же успехом я мог смотреть и в другую сторону. Женщина как женщина, ничего особенного: облокотилась на шлагбаум и глазела на наш поезд, северный экспресс. Для простых людей он был символом богатства, легкой жизни, щеголей с роскошными кожаными чемоданами, знаменитостей и кинозвезд. Это волшебное действо происходило раз в день, и любоваться им можно было совершенно бесплатно.

Когда поезд ворвался на переезд, женщина на него уже не смотрела, хотя наверняка прождала битый час. Она повернула голову назад, к мужчине, который бежал по дороге и что-то кричал — что, мы не могли услышать. Он мчался со всех ног, будто хотел предупредить женщину об опасности. Это длилось ровно мгновение. Переезд скрылся из виду, а я все думал, что же такое могло произойти, почему мужчина так спешил. Убаюканный монотонным перестуком колес, я начал было засыпать, как вдруг — наверняка это было случайное совпадение — заметил в окне крестьянского парня: он влез на забор и, сложив ладони рупором, что-то кричал работавшим в поле людям. Я смотрел на него лишь несколько секунд, пока наш скорый проносился мимо, но успел заметить, что человек семь крестьян, побросав работу, бежали по пашне, по полю, топча побеги целебных трав, к звавшему их парню. Должно быть, произошло что-то невероятное. Люди выскакивали из домов, пролезали сквозь дырки в плетнях, торопливо пробирались между шпалер, и все спешили к забору, с которого кричал парень. Они так спешили, словно были напуганы страшной и в то же время захватывающей новостью, заслонившей собою все на свете. Вот что я успел заметить.

Как странно, подумал я, что на расстоянии в несколько километров люди почти одновременно узнают какую-то ошеломляющую новость — так, во всяком случае, мне показалось. Я стал с беспокойством вглядываться в мелькающие за окном поля, фермы, деревни, полустанки.

Возможно, всему виной было мое состояние, но чем пристальнее смотрел я на людей, тем больше убеждался, что повсюду непривычное оживление, какая-то суета, беготня, запыхавшиеся женщины, скопление машин, лошадей. Везде одно и то же. Поезд летел так быстро, что подробностей было не разглядеть. И все же я мог поклясться, что привычный ход вещей нарушен. Может, у них тут праздник какой? А мужчины просто-напросто собрались на базар? Но поезд ехал дальше, а смятение и переполох в деревнях не убывали. И тогда я понял, что есть связь между женщиной на переезде, парнем на заборе и деревенской сумятицей: что-то случилось, а мы, пассажиры, ничего об этом не знаем.

Я стал присматриваться к моим попутчикам — тем, что сидели в купе и стояли в коридоре. Казалось, они ни о чем не подозревают; лица их были спокойны. Почтенных лет синьора, сидевшая напротив, клевала носом. А может, все-таки подозревают? Да-да, наверняка им тоже не по себе, но каждый молчит, боясь признаться. Я обратил внимание, как они украдкой поглядывали в окно. Особенно подозрительна была дремавшая синьора: нет-нет да и взглянет на меня из-под опущенных век — проверяет, не заметил ли я ее беспокойство. Чего же они все боятся?

Вот и Неаполь. Здесь останавливаются все поезда. Но наш северный экспресс идет без остановки. Перед глазами проносятся старые дома, темные дворики, освещенные окна; в них на мгновение появляются склоненные над чем-то мужчина и женщина. Похоже, они связывают узлы, укладывают чемоданы. А может, все это мне померещилось?

Если они действительно складывают вещи, то куда собрались? Вряд ли их переполошила какая-нибудь добрая весть. Над ними нависла опасность. Впрочем, если бы что-то стряслось, наш поезд давно бы остановили. А он едет себе, и на семафорах горит зеленый свет. И шлагбаумы работают исправно. Будто кто специально позаботился о том, чтобы путешествие прошло без сучка и задоринки.

Молодой человек рядом со мной встал как бы размяться, а на самом деле потянулся к окну, чтобы лучше разглядеть, что там происходит. За окном светило солнце, бежали деревни, по белым дорогам ехали подводы, грузовики, плотной толпой, как в крестный ход, шли люди. И чем дальше на север уносился поезд, тем гуще становился поток. Все двигалось в одном направлении, к югу, а мы, выходит, мчались навстречу опасности, с сумасшедшей скоростью летели прямо в пекло войны, революции, чумы или другого бедствия. Что там случилось, мы узнаем только через пять часов, когда доедем до пункта назначения. Не исключено, что тогда будет слишком поздно…

В поезде все молчали, боясь первыми нарушить призрачное спокойствие. Возможно, еще сомневались, как и я, в реальности надвигающейся катастрофы. А что, если все это вздор, выдумка, наваждение, думали они, ведь что только в голову не взбредет, когда устал. Синьора напротив вздохнула, притворяясь, будто проснулась, и как бы невзначай подняла глаза на рычаг стоп-крана. Все тоже посмотрели в том направлении, снедаемые одной и той же мыслью. Но никто так и не решился нарушить молчание и спросить у своих соседей, не заметили ли они чего-нибудь необычного.

Улицы уже кишмя кишели машинами, повозками и людьми. Все это море текло на юг. Встречные поезда были забиты до отказа. Беженцы изумленными взглядами провожали поезд, на всех парах рвущийся к северу. На станциях было не протолкнуться. Иногда нам делали знаки, кто-то что-то кричал, но до нас доносились только гласные, похожие на горное эхо.

Синьора напротив теперь не сводила с меня глаз. В унизанных кольцами пальцах она теребила платочек и смотрела с мольбой, будто хотела сказать: вымолвите хоть слово, разбейте это колдовское молчание, задайте страшный вопрос, которого мы все обреченно ждем!