Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Шрифт:
Ледоход. Днепр тронулся. Окончилась его зимняя спячка.
Подходило к концу и почти трехмесячное пребывание императорского кортежа в матери городов русских — Киеве. Градская и губернская власти были обласканы, награждены и ублаготворены сверх меры. Все это время город жил взбудораженно и напряженно. Балы, маскарады и приемы сменяли друг друга. Было сделано все для увеселительного препровождения досугов ее императорского величества со свитою.
Проснулся от спячки, а лучше сказать, затянувшейся хандры и светлейший князь Потемкин. Государыня, зная этот его недуг, повелела
Все это время Потемкин находился в монашеском затворе. Время от времени он припадал к чтимым иконам и горячо, даже как-то судорожно молился. О чем он просил Бога и его святых угодников, никто не ведал, даже его доверенный Василий Степанович Попов. А о других и говорить нечего.
Он появился в свете как ни в чем не бывало — весь сверкающий и ликом и регалиями. Ослепительный князь Потемкин, как назвал его принц де Линь, расточал направо и налево улыбки и остроты.
Екатерина была рада его появлению и радости этой не скрывала.
— Вы, князь, выглядите посвежевшим. Общение с монашеской братией, гляжу, благотворно.
— Да, ваше величество, не могу скрыть: святые стены дарят благостыню. Душевное отдохновение превыше всего есть. В коий раз в этом убедился.
— Оставьте нас, — велела Екатерина, — я хочу побеседовать с князем тет-а-тет.
И когда все вышли, спросила с легкой усмешкой:
— Ну что, Гриша, хорошо ли хандрилось?
— Днепр тронулся, и я с ним, — в тон ей отвечал Потемкин. — Тебя, моя благодетельница, видеть захотел, припасть к твоей руке. Равно и обозреть, каково идут приготовления в водному шествию.
— Что ж дальше-то? — отрезала Екатерина.
— Должно ждать, покуда Днепр очистится да лед сойдет в низовье. Тогда и поплывем. Полагаю, в последних числах апреля. Повсеместно ожидают, государыня-мать, твоего пришествия. Надеюсь, нигде не оплошают, все исполнят по моему велению. А веление мое есть тебя сколь возможно ублаготворить и порадовать.
С какой-то странной жадностью впился Потемкин зрячим глазом в Екатерину. Не то изучая, не то вспоминая. Наконец, словно бы в озарении, радостно промолвил:
— Видел я лик твой, запечатленный в Троицкой надворной церкви в лавре. Ровно чудное видение мне было средь моего заточения.
— Не во сне ли, Гриша, я тебе привиделась? — Улыбка тронула губы Екатерины.
— Нет, государыня. Словно с тебя писана Пресвятая Богородица чудным изографом. И ведешь ты жен-праведниц в рай. А праведницы те с дам твоих списаны.
Екатерина разразилась смехом. Глядя на нее, рассмеялся и Потемкин.
— Ох и насмешил ты меня, Гришенька, ну и насмешил! — наконец выдавила Екатерина. — Коли найдешь ты средь моих дам хоть одну праведницу, поднесу тебе кубок из литого золота с бриллиантами. Да и я не Богородица — грехов на мне налипло видимо-невидимо. Сам знаешь. Знаешь и каковы наши дворские.
— Знаю, матушка, как не знать. Да больно схожи все вы на той стенной картине. Будто изограф тот подсматривал.
— Живопись та небось старинная, и подсматривать сквозь века ему не дано было, — трезво заметила Екатерина. — А ты всюду меня тщишься видеть.
— Глаз у меня так устроен, ничего не могу поделать. И во снах моих ты являешься. Душа моя тебе принадлежит, — с обычной откровенностью сказал Потемкин.
— Ведаю твою преданность, Гришенька, — растроганно произнесла Екатерина. — Да и я от тебя не отстаю — к тебе привязана, ровно супружескими узами…
Горло перехватило: при всех своих волевых качествах Екатерина оставалась женщиной. Молодые любовники проходили чередою, а Гриша, Гришенька оставался в ее закаленном сердце незаменимым, главным. Что бы ни случилось, каковы бы ни были искушения, она обращалась к нему.
Высота, на которую она вознеслась, несчастливое супружество, которое испытала, все эти опыты жизни вытравили из нее способность к тому счастью, о котором мечтает каждая женщина, в том числе и венценосная. Она уже не могла позволить себе какое-либо подобие обычного счастья не только потому, что не верила в него, но и со своей монаршеской вершины. Она могла выбирать любовников, но не могла выбрать мужа. Порой это ее тяготило, но ненадолго. Она удовлетворилась своим положением — вседозволенностью государыни. И в душе перестала надеяться на отпущение грехов, о чем не осмелилась поведать никому, разве только Гришеньке. И это несмотря на то, что была прямодушна и откровенно говорила о своих недостатках даже тем, кто мог развеять ее исповедь по белу свету.
Потемкин растроганно прижал к губам ее пухлую руку, потом вторую и стремительно вышел. Он был полон обычной энергии, и свидание с Екатериной зарядило его, как обычно, неиссякаемым зарядом.
Днепр все еще качал на своей груди льдины и льдинки, унося их к югу, но весна уже сильно и влажно дышала. Казалось, это дыхание несли на своих крыльях птичьи стаи, все тянувшиеся и тянувшиеся к северу, чтобы и там запахло весной.
Снег на буграх стаял, а в низинах пожух, готовясь излиться в звонкие потоки. Санный путь все еще стоял, но вот-вот готов был обратиться в тележный.
Карета Потемкина направлялась к затону, где в ожидании своего часа ошвартовалась флотилия галер и мелких судов, которым предстояло понести императрицу со свитой вниз по Днепру, к новым владениям России, меж тем как западный берег могучей реки все еще принадлежал Польше.
Потемкин уже не раз наведывался сюда. И хотя надзор за работами был поручен надежным людям, он каждый раз находил несообразности и неустройства.
Затон был заперт нагромождением льдин. Иные стояли торчком, вздыбленные сильным течением. Иные навалились на суда, грозя выдавить их на сушу либо повредить борта.
— Что ж вы, дьяволы, смотрите! — накинулся светлейший. — Труды насмарку, льдины краску обдерут либо борта продавят.
— Стихия, ваша светлость, — пробормотал мастер. — Супротив нее человек слаб. Мелкота человек супротив нее.
— Рассуждай мне! — освирепел Потемкин. — А ну тащи багры!
Выхватив багор, он принялся с силой отталкивать льдину, навалившуюся на борт императрицынской галеры «Днепр». Вены на лбу вздулись, казалось, хрустальный глаз вот-вот выскочит от напряжения. Льдина качнулась, подалась и рухнула с треском, давя соседние.