Шипка
Шрифт:
— Ну, братец! — сказал он Верещагину, обнимая его. — Ради этого дня, братец, можно было умереть не один, а тысячу раз!
— Поздравляю, Михаил Дмитриевич, — взволнованно ответил Верещагин. — Вы много сделали для этой победы!
— Старался, Василий Васильевич. — Заметил наброски в блокноте художника. — А вы что-то уже успели?
— Парады не терплю, ваше превосходительство, это не для моих картин. А такой парад нарисую! Непременно!
— Это и не парад, Василий Васильевич! Как бы вам это назвать? В конце каждого предложения ставится точка, а мы поставили восклицательный знак. Вот вы его и изобразите как следует! — Лукаво ухмыльнулся — А белый конь
— Будет, непременно будет. Дался вам этот белый конь!
Их догоняли генерал Столетов, полковник Панютин, старшие офицеры и адъютанты.
Когда они подъехали совсем близко, Скобелев весьма торжественно обратился к Столетову:
— Я сердечно благодарю вас, уважаемый Николай Григорьевич, за науку. Многому я у вас научился — и там, в Азии, н здесь, на Балканах! — Скобелев крепко обнял Столетова. Увидел Панютина, подъехал к нему и тоже обнял. — Ах ты, бурная душа Панютин! — восторженно проговорил он. — Да знаешь ли ты, что сделал твой полк под Шипкой и Шейново?! Что сделал ты сам, когда шел вперед со знаменем полка? Нет, не знаешь — не было у тебя времени оценить все это! Так вот знай, душа моя Панютин: шапку-то свою давеча я снимал перед твоим доблестным Углицким полком!
— Тронут, ваше превосходительство! — сказал Панютин.
— Сколько потерял своих орлов, полковник? — спросил Скобелев.
— Триста пятьдесят, ваше превосходительство.
— Много! — Скобелев покачал головой. — Но тут уж ничего не поделаешь! — Он приподнялся на стременах, словно желал лучше видеть поле недавней битвы. — Все дрались хорошо, все! Никого нельзя упрекнуть. А болгары-то, болгары!.. Это же настоящие львы! Вот тебе и нерегулярное войско!
Полверсты двигались молча. Скобелев о чем-то сосредоточенно думал и не торопил лошадь.
Подъехали к домику Вессель-паши, напоминавшему обыкновенную хату-мазанку. В ней было неприбрано и неуютно: на кровати валялось небрежно брошенное одеяло, стол усеян клочками порванной бумаги, стул опрокинут. Несло затхлостью и чем-то прелым, вероятно остатками пищи, стоявшей в темном углу.
— Плохо жил паша! — быстро заключил Скобелев.
— Не по-пашски, — согласился Верещагин.
Ординарец доложил, что к домику подъехали два иностранных корреспондента. Скобелев сморщился, но разрешил войти. Американскому журналисту Маку, хромому и еще больному, он улыбнулся и, протягивая руку, сказал: «Очень рад». Англичанина встретил более чем сдержанно, как бы напоминая, что его предшественник был выслан из армии за шпионаж.
— Позвольте поздравить вас от всей души! — первым начал Мак.
— Позвольте и мне присоединиться к словам моего коллеги, — сказал англичанин. — Вы одержали! большую победу, ваше превосходительство.
— Победу одержала русская армия и болгарское ополчение! — отрезал Скобелев.
— Путь к Дарданеллам и Босфору открыт! — продолжал англичанин, или не уловивший резкого тона, или желавший подзадорить Скобелева.
— Вы все об одном! — резко бросил Скобелев. — И совершенно не замечаете или сознательно не хотите замечать, что мы открыли другой путь — к миру и счастью исстрадавшихся болгар. Впрочем, господа, война еще не закончена. Нам надо готовиться к новому походу.
— Позвольте, ваше превосходительство, задать только один вопрос, — сказал Мак. — Где сейчас находится недавний хозяин этого дома?
— Где-то здесь, — с улыбкой ответил Скобелев. — Наверное, Шипкой и всеми Балканами любуется. Мы ему не мешаем, господа, пусть полюбуется в последний раз.
II
Вессель-паша действительно с напряженным вниманием смотрел на окружающие вершины, все еще окутанные серыми тучами; он отправил на эти заоблачные выси своего начальника штаба с приказом турецким таборам сдаться русской армии. Выполнит ли его последнюю волю командующий верхними позициями Хаджи-Осман-паша? Человек он самоуверенный, начальник опытный и храбрый. Посчитает, что раз Вессель-паша находится в плену, он не имеет права повелевать войсками, желающими До конца исполнить свой долг перед империей и султаном.
Выстрелы на вершинах не умолкали, и Вессель-паша то хмурил свои низко нависшие густые брови, то затаенно улыбался. Два противоречивых чувства боролись сейчас в этом человеке; ему хотелось, чтобы Хаджи-Осман-паша потрепал как следует русских и этим омрачил им радость победы. Но, с другой стороны, всякий успех Хаджи-Осман-паши теперь может указать только на преждевременность капитуляции Вессель-паши, подчеркнуть позор плена. А что мог сделать он перед бешеным натиском русских? Сопротивлялся, сколько это было возможно, русские усеяли своими трупами все поляны перед Шипкой и Швйново. Казалось, они уже выдохлись и не смогут предпринять новые атаки. Но они бросили в дело свежий Углицкий пОлк, и он, смяв преграды, вкатился в окопы и траншеи. В некоторых траншеях турки дрались до последнего, Но это лишь прибавило ярости русским. Даже князь Святоиолк-Мирский, До того топтавшийся на одном месте, побудил своих солдат, собрав последние силы, рвануться в атаку. Армия Вессель-паши оказалась в прочном кольце. Продолжать драться? Но потери были и так огромны, зачем их увеличивать без цели и смысла?
Записку Хаджи-Осман-паше он написал не сразу. На вопрос Аак-паши, как звали турки «белого генерала» Скобелева, сдается ли Шипка, Вессель-паша ответил, что не знает, мол, не уверен, послушаются ли его приказа. Русский генерал вспылил и пригрозил, что тех, кто не сложит оружие, в плен брать не будет. Угрозу он подкрепил, двинув к Шипке несколько полков. Пришлось уступить и послать эту неприятную бумагу.
На вершинах гремит пальба. Получил ли Хаджи-Осман паша приказ и ослушался или к нему еще не успели прибыть уполномоченные? Там, на вершинах, все обстоит иначе, чем внизу: позиции прочны, десятки орудий могут вести уничтожающий огонь, патронов и снарядов достаточно, питанием обеспечены на долгие месяцы, теплой одежды и добротной обуви хватит с избытком. А надо, как требует Вессель-паша, выкидывать белый флаг и сдаваться.
Вслушиваясь в артиллерийские залпы, Вессель-паша вдруг подумал, что они не могут стать победными, что это скорее салют по случаю рухнувших надежд. Еще недавно ходили слухи, что на выручку Шипки спешит с огромными силами Сулейман-паша. Вессель-паша не стал их опровергать, но сам-то знал, что спешит он совсем по другой причине: спасает свои разбитые войска, уводит их от преследования русского генерала Гурко.
А ведь все могло быть иначе! Где причина неуспехов и почему они следуют один за другим? Не началось ли поражение турецкой армии еще на Дунае, когда русским позволили форсировать эту великую реку? Разве нельзя было нанести им первый удар там — опрокинуть, добить в мутных и бурных водах Дуная? Вряд ли они сумели бы быстро оправиться и начать новую переправу. А потом допустили, что Гурко перешел Балканы и закрепился на шипкинских высотах. Правда, в Эски-Загре турки хорошо проучили самоуверенного Гурко. А можно бы довести дело и до конца — преследовать его дальше, вышибить из Габрова, Тырнова, прогнать за Дунай. Но этого не случилось.