Широки врата
Шрифт:
— Aber! — Это книга была написана, когда я сидел в тюрьме, с очень мрачными мыслями. Если бы у меня было время, я бы переписал её, но сейчас я нахожусь в центре событий, я больше не голодающий писатель, а человек дела, и свои идеи демонстрирую в действиях. Если я за справедливый и прочный договор с французами, разве не это надо принимать во внимание?
Ланни мог бы ответить на это заявление: «Герр рейхсканцлер, я смущен, что знаю ваше литературное произведение лучше, чем вы сами. Так случилось, что заявление об уничтожении Франции находится во второй части Mein Kampf, которая была написана не в тюрьме, а в этом самом шале, где мы сейчас находимся. У вас был целый год, чтобы оправиться от вашего восьмимесячного заключения, в котором, в любом случае, виноваты немцы, а не
Ланни не следовало бы делать какие-либо дальнейшие комментарии, он их и не делал. Фюрер приступил к своему фюрерству. Он не хотел ничего знать, он хотел говорить. Ланни по своему опыту знал, присутствуя на его как публичных, так и частных выступлениях, что, как только он начинал, ничто не могло его остановить. Для него подходила аудитория из двух человек, или из двух тысяч в Bьrgerbraukeller в Мюнхене, или из двадцати тысяч в Sportpalast Берлина, или миллион на аэродроме Zeppelin во время партийных торжеств в Нюрнберге. Ланни слышал, как Ади говорил в течение двух с половиной часов, и знал записи его выступлений в течение пяти часов.
Здесь была аудитория из одиннадцати человек: четыре военных, два профессора, партийный вожак, жена рейхсминистра народного просвещения и пропаганды, франко-американский Kunstsachverstьndiger, наследница и завсегдатай международных модных клубов, и последний, но не менее важный, рейхсканцлер и фюрер германского Третьего рейха. Он был тем, кого больше всего радовало красноречие и кого оно сильнее всего возбуждало. Чем больше он говорил, тем больше он становился озабоченным и пылким, тем сильнее стучал кулаками, тем громче повышал свой голос, и тем более тревожным делалось выражение его лица.
Он сообщил этой маленькой избранной компании приговор истории: заключив договор с большевистской Россией, государственные деятели Франции совершили одно из главных преступлений, а также одну из основных ошибок истории. Он сказал, что этот союз с преступной классовой войной может иметь только один эффект и только одно значение. Весь мир должен знать, что он был направлен против Германии, что это союз агрессии, так как национал-социалистическая Германия не имеет никаких сил, чтобы напасть на Францию, и не желает этого делать. Национал-социалистическая Германия желает только поднять свою экономику и решить ужасную проблему безработицы, как и обещал это фюрер своему народу. Но на восточной границе Фатерланда находится варварский деспотизм, и стоят безжалостные и жестокие азиатские орды, руководимые дьявольскими еврейско-марксистскими теориями.
И так далее. Когда Ади добавлял определение Juden к любой хорошей вещи, то она сразу становилась плохой, и когда он добавил это определение к чему-нибудь плохому, оно становилось в тысячу раз хуже. Посмотрите на этот спектакль, который они теперь разыгрывают в Москве! Может ли человек в здравом уме сомневаться, что эти красные жиды планируют завоевать не только Германию, но и весь цивилизованный мир? Они собрали своих агентов со всех концов земли и предоставили им общественную трибуну, с которой они хвастаются своими преступлениями, которые собираются совершить. Они используют все приграничные с Германией страны в качестве центров интриг и тайной войны против национал-социалистического рейха. Они напечатали литературу, пропагандирующую саботаж и терроризм, и оптом контрабандой переправляют её в Германию. У них сотни агентов, как отечественных, так и зарубежных, работающих внутри Фатерланда, чтобы подорвать и уничтожить его. «Против заговоров и интриг этих дьявольских врагов нет защиты для любого мужчины или женщины в нашей стране!» — кричал фюрер, и Ланни чувствовал, как дрожь бежит по его спине, думая, как в любой момент в дверях может появиться один из эсэсовцев и объявить: «Майн фюрер, мы обнаружили социал-демократического подпольного заговорщика, скрывающегося в автомобиле ваших американских гостей!»
«Мы
Ади целый час освещал весь спектр своих идей. Он разоблачил предательство Франции и Великобритании, отказавшихся разоружиться в соответствии с легендой, которую он сам выдумал, что сделать это они обещали в Версале. Он повторил свое утверждение, что национал-социалистическая Германия была одной по-настоящему демократической страной, и что он был избран тридцатью восемью миллионами голосов. Он отверг все войны для покорения чужих народов, заявив, что Германии нужны только немцы, и по этой причине ее вооруженные силы были лучшей гарантией мира. «Friede und Freiheit fьr alle, das ist National Sozialismus! [93] » — провозгласил оратор, чемпион мира на выносливость.
93
93 Мир и свобода для всех есть национал-социализм! (нем.)
Ланни Бэдд, который выучил все это наизусть много лет назад, пробежал глазами лица слушателей. Военные сидели неподвижно навытяжку, в соответствии с дисциплиной, к которой их приучили. Профессора, теперь превратившиеся в учеников, демонстрировали уважение, которому немецких учеников научили с младенчества. Чернобровый Рудольф Гесс, самый преданный из учеников, сидел, как статуя благоговения, его губы были слегка приоткрыты, как будто он пил мудрость ртом, а не только ушами. Но для Ланни самый большой интерес представляло лицо Магды Геббельс. Её скорее приятные черты два года назад выражали меланхолию, и теперь он подумал: «Вот самая печальная женщина». Он знал, что под командой ее колченогого мужа находились все красивые молодые актрисы Третьего рейха, и то, что он делал с ними, вполне могло заставить его жену выражать на своём лице мученичество. Ланни дивился, что она делает здесь? Он знал, что до замужества она была преданным партийным работником, вложившим немалые средства в партийный фонд избирательной кампании. Получила ли она теперь новые обязанности, которые привели ее сюда для проведения встреч? И была ли она единственной женщиной в этом логове очень сомнительных мужчин? На это не было ответа и, конечно, ни Ланни, ни его жена спрашивать не будут.
Наблюдал ли фюрер за глазами своей аудитории? Или же он знал из своего болезненного опыта, что даже самая трепетная аудитория не сможет выдержать так много? Он вдруг повернулся к американцам и сказал: «Это позор, томить своих гостей политическими речами».
Ланни хотел было произнести какие-то вежливые слова, когда, к его удивлению, Ирма взяла слово. — «Вовсе нет, герр Гитлер! То, что вы сказали, меня очень заинтересовало. Я слышала так много обвинений, выдвинутых против вас и ваших идей, и теперь я получила возможность услышать ваши ответы. Я хочу, чтобы вы знали, что я согласна с каждым вашим словом».
Фюрер немцев просиял. «Я искренне рад слышать, что вы сказали, фрау Бэдд. Человек вашего влияния может многое сделать для исправления недоразумений в Америке».
«Нет, герр Гитлер, я не имею никакого влияния, насколько я понимаю. Но вы можете быть уверены, что всякий раз, когда у меня будет возможность, я расскажу людям то, что услышала от вас».
Какой отрадный результат пропагандистских усилий! Нужна ещё только одна вещь, чтобы это сказал и её муж. «А вы, герр Бэдд?» — спросил оратор.