Схизматрица (сборник)
Шрифт:
– Америка, – говорит она. – Странная страна.
– Возможно, мы это изобрели. Но когда-нибудь так будет везде.
Она смотрит в экран, как будто это тоннель.
– Горбачев много говорит о компьютерах в своей пропаганде. Очень много.
– Высокие технологии, черт их дери. На самом деле они вокруг нас, везде. – Джим улыбается ей. – Хочешь соединиться с доской объявлений? Выберешь себе забавное прозвище.
– Нет.
Она гасит сигарету, зевает.
– Джим, все эти машины на моей кровати...
– Ну тогда
Он разъединяет связь и выключает «Макинтош».
Рано утром она трясет его за плечо.
– Джим, Джим! – Она испугана, ее лицо совсем рядом с ним.
Он садится.
– Полиция? – Бросает взгляд на часы: 6:58.
– Телевизор. – Она показывает на него – он тихо шипит в углу, на экране белая статика. Джим хватает очки, цепляет их за уши.
Комната вплывает в фокус. Видеомагнитофон все еще подключен к телевизору, на полу рядом с его пультом – пепельница, набитая окурками «Мальборо».
Джим косится на это:
– Ты сожгла видеомагнитофон?
Внезапно он замечает на полу пушистые комки смятой и спутанной видеопленки. Вспоминает, что во сне он слышал какой-то треск и шорох.
– Какого черта? – кричит он. – Ты смяла мои пленки? Восемь, нет, десять! Как ты могла?
– Посмотри на телевизор. Посмотри на него.
Он смотрит:
– Статика.
Вылезает в трусах из кровати, натягивает джинсы. Злость поглощает его.
– Я понял. Мои порнофильмы. Просто не могу поверить, ты уничтожила их, ты сознательно уничтожила мои вещи! – голос его становится громче. – Корова! Тупая сука! Ты испортила мои вещи!
– Никто не должен смотреть такое.
– Я понял, – говорит он, застегивая джинсы, – ты смотрела их, да? Пока я спал – ты встала, чтобы посмотреть порнофильмы. Но когда ты это увидела, ты не смогла справиться с собой. Ты знаешь, сколько это стоит?!
– Это гадость. Грязь.
– Да, но это лучшая гадость и грязь, черт возьми! «Дебби в Далласе», «Полуночные ковбойши»... Просто не верится. Так ты заплатила мне за то, что я тебя подвез, да? – Кулаки его сжимаются.
– Хорошо, ударь меня, как настоящий мужчина – но потом выслушай меня!
– Нет, – говорит он, поднимая ботинки. – Не буду я тебя бить. Следовало бы – но я вроде как джентльмен.
Джим надевает вчерашние носки.
– Вместо этого я тебя оставлю, прямо здесь, в этом мотеле. Все, девочка, адью.
– Посмотри на телевизор. Джим, пожалуйста, посмотри.
Он снова смотрит:
– Ничего. И выключи наконец видеомагнитофон. Нет, стой – лучше я сам.
– Посмотри внимательно, – говорит Айрин, ее голос дрожит. – Ты не понимаешь?
На этот раз он пристально вглядывается в экран.
И теперь он что-то видит. Он никогда бы не заметил, если бы она ему не показала. Статика как статика – бессмысленность, шум, хаос.
Но с легким шоком понимания он осознает, что там действительно что-то видно. В кипящем море шипящих разноцветных
Движение, форма – он почти видит их, но они остаются у самой грани понимания. От этого бросает в дрожь – ключ, который мог бы открыть новый мир, если найти правильный угол зрения, правильный фокус.
– Ничего себе, – говорит он, – в этой дыре есть спутниковое телевидение? Какая-то интерференция или что-то вроде. Чертовщина.
Айрин пристально вглядывается в экран. Страх уходит с ее лица.
– Это красиво, – говорит она.
– Какой-то странный сигнал... ты что-нибудь делала с проводами? Выключи видеомагнитофон.
– Подожди немного. Очень интересно.
Он наклоняется, отключает аппарат.
Телевизор включается в утреннее шоу, радостные широковещательные идиоты.
– Как ты это сделала? Какие кнопки ты нажимала?
– Никак, – отвечает она, – я смотрела, и все. Очень внимательно смотрела. Сначала – непонятно, но потом я это увидела!
Злость покидает Джима. Эти странные движущиеся контуры как-то сбили напряжение, лишили его сил. Он смотрит на скомканные пленки, но не может снова поймать ту внезапную ярость. Ей не следовало вмешиваться в его дела, но она не может манипулировать им. В конце концов, он, если захочет, всегда может купить еще.
– Ты не имеешь права портить мои вещи, – говорит он, но уже без былой уверенности.
– Мне плохо от них, – говорит она, смотря прямо на него холодными, голубыми глазами. – Ты не должен смотреть на шлюх.
– Это не твое... ладно, просто никогда больше так не делай. Никогда, ясно?
Она смотрит на него, глаза не движутся.
– Теперь ты меня оставляешь? Потому что я не позволила тебе, поэтому. Если бы я позволила тебе ночью, сейчас ты не был бы зол.
– Не начинай это сначала.
Джим надевает бейсбольную кепку. За ночь одна ноздря у него прочистилась. Пересохшая, ноющая – но дышащая. Маленькое чудо.
Они чистят телефоны в маленьких городках у шоссе. Белен, Бернардо, Сорокко... Правда, и последствия... Джим задал быстрый темп. Он думает о том, как заставить ее страдать. Просто высадить ее как-то недостаточно, это не вариант. Между ними идет борьба, и он не очень понимает правила.
Он не так много может сделать ей – молчание не смущает ее, пропущенного обеда она не замечает.
Он думает о сказанной ей фразе про ГУЛАГ. Джим представляет, что это такое – советский исправительный лагерь, серьезная штука. Настоящая. Он всегда ненавидел власти, но ему никогда не приходилось сидеть в тюрьме, напрямую сталкиваться с ними, идти против власти в открытую. Где-то в глубине сознания он понимает, что рано или поздно это произойдет какой-нибудь излишне внимательный клерк, хороший семьянин, уведомит полицию, вежливый инспектор с блокнотом: «Если Вас не затруднит, могу ли я взглянуть на ваше удостоверение личности, сэр?..»