Школа 1-4

Масодов Илья

– Котова, - сдавленно и хрипло говорит она.
– Дай мне умереть.

Катя переста?т стонать и смотрит в расцарапанное Галино лицо, по которому текут холодные окровавленные сл?зы.

– Вытащи собаку, - говорит ей Катя.

Давясь плачем, Галя нащупывает целой рукой в снегу труп Тузика, вцепляется пальцами в рыжую шерсть, перемешанную со снегом и рв?т прим?рзшего пса из могилы наверх. Тузик не подда?тся, превратившись в единое целое с господствующим в лесу ледяным оцепенением.

– Не могу, - хрипит Галя и тщетно д?ргает отрубленной рукой, чтобы вытереть сл?зы.
– Помоги.

– Вытащи собаку, - безжалостно повторяет Катя, засовывая пальцы в разинутый рот Ол?ны Медвянской.
– Рви, пизда.

Галя сжимает зубы и рв?т Тузика к себе, схватив его за лапу и упираясь коленями в снег. Одеревеневшее чучело с хрустом выходит из снега, осыпая инеевую муку. Катя ложится на живот

лицом к яме и начинает жевать снег, подгребая его руками ко рту. Галя со стоном валится набок, подтягивает ноги, сворачивается и, д?ргаясь, зажимает голову между коленями.

Из провалившейся вниз земли вылезает Надежда Васильевна. Е? лицо неплохо сохранилось, только губы и нос почернели, а ту сторону, которой Надежда Васильевна лежала на земле, поели санитары леса, щ?ку и ухо, так что там теперь т?мно-бурый пролежень, некогда мокнувший, а теперь зам?рзший до морщин. Грудь Надежды Васильевны давно лопнула, расплывшись по одежде зловонным т?мным пятном, пальцы на руках огнили, а одна нога не сгибается, то ли кровь зам?рзла в ней, то ли разложились мышечные волокна. Выбравшись на воздух, Надежда Васильевна зверино рычит и сразу бросается на Катю, но та сдавливает руками глаза Ол?ны Медвянской, отчего бывшая коммунистка д?ргается и оседает в снег, заваливаясь набок, кровь вперемежку со сгнившими тканями выходит у не? изо рта, как ч?рный понос, она всхрапывает от боли, боком пытаясь отползти прочь, рвота тянется мазутной кашей за е? напряж?нно разинутой пастью. Дрыгаясь, как пытающийся раскрыться перочинный нож, Надежда Васильевна судорожно, булькающе блю?т и пускает задом газы.

Следом за ней из ямы выбирается Ольга Матвеевна, которой выстрелом в затылок вырвало нос, она полз?т на четвереньках, то и дело заваливаясь на землю и снова тяжело поднимаясь, едва добравшись до края ямы, она ложится, перевернувшись на спину, и хрипло дышит, глядя на инеевые деревья над собой. Потом она переста?т дышать и окончательно умирает, оставаясь лежать на краю снежной воронки, женщина, которая хотела стать Богом, но превратилась в пустое околевшее тело. Больше не может выйти никто, только слежавшаяся вонь разложившихся тел поднимается еле различимым паром из трупной берлоги. Катя подползает к краю ямы и заглядывает внутрь, она видит ноги одной из девочек, сгнившие до костей, чью-то голову, присыпанную земл?й, и ощущает, что лежащие внизу детские тела уже перестали быть даже трупами, они стали почвой, удобрением, едой будущей травы.

Новая начальница интерната Любовь Ивановна Благая просыпается среди ночи от того, что чья-то маленькая, м?рзлая рука касается е? лица. Любовь Ивановна очень не любит, когда касаются е? лица, она даже мужу своему, Анатолию Герасимовичу, не позволяет трогать сво? лицо, потому что оно означает для не? зеркало души. Открыв глаза, Любовь Ивановна видит стоящую возле своей кровати девочку, держащую в одной человеческую руку с раскрытой ладонью, пальцы которой прижаты друг к другу, и свою вторую голову, непохожую на первую лицом. Любовь Ивановна думает, что наблюдает неприятный сон, тем более, что от девочки пахнет потерявшейся в лугах дохлой скотиной. Любовь Ивановна силится проснуться, но девочка не уходит, она зло, и даже с каким-то отвращением, глядит на женщину своими ч?рными глазами.

– Т?тя, вставайте, - произносит Катя, а это, конечно же, она и есть.
– Надо гнать девчонок в болото, очаг культа возводить.

– Чего?
– не понимает Любовь Ивановна, напрягая брови.

– Культ требует очага, - уверенно говорит Катя, взмахивая второй головой, как кадилом.
– Не хлебом же единым.

Любовь Ивановна садится в кровати и протирает глаза. В комнате темно, но от лица девочки исходит странное бел?сое свечение, потому все его черты отч?тливо различимы.

– Быстрее, сука, - нетерпеливо настаивает Катя.
– Религии рабочая сила нужна. Хозяин ждать не любит.

Любовь Ивановна не понимает, почему она никак не может проснуться. Кошмарные снов у не? не было уже без малого десять лет. Хрустит оконное стекло. Повернувшись на звук, Любовь Ивановна видит прижавшееся снаружи к окну незнакомое лицо Надежды Васильевны, расплывшееся в страшной мертвецкой улыбке. От одной этой улыбки Любви Ивановне неожиданно не хочется больше существовать, и она отворачивается от окна, вцепляясь руками в одеяло.

– Ну пошла, сволочь!
– с сильной злостью вскрикивает Катя, топая сапогом и тыкает в грудь женщине отрубленной человеческой рукой. Острая железная боль продирает Любовь Ивановну до самого позвонка, она вскашливает и ощущает во рту вкус крови.
– Пошла!

Через два часа, вс? ещ? в длинной зимней ночи, ворота интерната с лязгом растворяются и т?мная колонна узниц выходит в лес. Впереди колонны шествует Катя, указывая

направление, сбоку волочит неразгибающуюся ногу Надежда Васильевна, вставившая себе для забавы в м?ртвый рот подожж?нную папиросу и опирающаяся на выломанный из дерева сук, сзади свирепой тенью ид?т однорукая Галя, которая ничего не видит, зато чует и слышит, как хищный зверь. В интернате оста?тся лежащий на заснеженном дворе труп одной девочки, из которой Галя и Надежда Васильевна сделали себе перемену блюд, макая оторванные от не? конечности в таз, наполненный кровью, в разбитых окнах пустого цеха подвешено за ноги м?ртвое начальство интерната во главе с Любовью Ивановной, из которого уже порядком натекло в снег, всего шесть голых, посиневших туш с распоротыми до глоток животами, откуда свисают мотки выпущенных гусиных кишок, лопнувшие желудки и л?гкие.

Сутки спустя после гибели интерната, облачным зимним утром, когда солнце появляется из-за матовых снежных облаков, Спиридон Борисович выводит цепи солдат в маскировочных халатах на берега белых болот и щурится от нестерпимого серебряного сияния. Посередине белой равнины лежит в снегу ослепительный неприродный диск диаметром до десяти метров. Спиридон Борисович один отправляется исследовать неизвестное явление, и чудесное, невиданное зрелище предста?т перед ним. На прозрачной, пузырчато преломляющей солнечный свет глади раскрыты прозрачные цветы, сплетаются прозрачные листья, приклеены маленькие прозрачные бусины диких ягод, сидят молчащие птицы, будто отлитые из водяного стекла. Вс? это сделано, отшлифовано, вытаяно изо льда множеством маленьких живых рук, терявших от холода, голода и равнодушия материи сво? тепло, и в тех местах, где замороженные пальцы утрачивали осязание и им уже не хватало тепла, чтобы формировать ледяной контур, девочки согревали м?ртвую воду собственным дыханием, только бы смерть, напившись их жизни, навсегда превратилась в чистую красоту. Спиридон Борисович всегда верил только тому, что видел собственными глазами, но теперь он переста?т верить даже этому, в зеркальных листьях ему мерещится гибель всего известного человеку мироздания. Спиридон Борисович поворачивается и уходит, лицо его застыло, как каменный слепок, словно ледяные цветы исчезли, как только он перестал их видеть, и он ид?т, сомкнув веки, чтобы не замечать озаряющее его сзади сияние отраж?нного небесного огня.

– Впер?д, - кричит он простуженным голосом, указывая рукавицей вглубь болот, на север, куда уходит след множества маленьких сапог. Спиридон Борисович бросает цепи красноармейцев в погоню, любой ценой надеясь спастись от пуль расстрельной команды, от глухой кирпичной стены, которая может стать последним пейзажем его жизни. То и дело на обочине пути попадаются трупы остановленных морозом тружениц, навзничь лежащие в снегу, и к полудню Спиридон Борисович настигает устало идущую колонну детей, они идут сами по себе, зам?рзшие и молчаливые, и Спиридону Борисовичу кажется, что девочки направились за предел жизни, куда ему дороги нет. Солдаты окружают колонну, и она останавливается. Спиридон Борисович смотрит в бледные, истощ?нные лица девочек, ещ? хранящие в себе чистый свет нечеловеческого, волшебного труда, и коротко приказывает всех их расстрелять. Никто из детей не пытается бежать, никто не закрывает руками голову, никто не плачет, не просит пощады. Винтовочный залп раскалывает зимнюю тишину, маленькие тела падают в снег. Спиридон Борисович смотрит, как пули прошивают детей, сбивая их с ног, как из шеи одной упавшей девочки писает ослабевающая толчками тонкая струйка крови, другая девочка падает, закусив намертво губу, третьей пуля вышибает мозги, и она с размаху шл?пается на спину, но они не кричат, они умирают молча, словно жизнь уже давно ушла из них, ещ? там, среди ледяных цветов. Гремит второй залп. Ни одной девочки не оста?тся стоять, несколько, в которых плохо попали, д?ргаются на кровавом снегу, и П?тр Шаталов с водителем Володей добивают их пистолетными выстрелами в головы. Стоя в стороне, Спиридон Борисович уже думает о том, как ему быстрее всего расформировать и ликвидировать карательную команду, чтобы сшить человеческими смертями прошедшее время в мешок вечного небытия. Солдаты тем временем выкапывают яму и сваливают в не? трупы мучениц, сгребают кровавый снег. Через час болота становятся такими же белыми, как повсюду.

Каратели поспешно отступают, чтобы успеть к оставленным на просеке военным грузовикам до наступления темноты. Спиридон Борисович, П?тр Шаталов и водитель Володя идут впереди, потому что у них нет винтовок и вещмешков.

– А гадкая история, Спиридон Борисович, - замечает Шаталов, сбивая пепел с сигареты.
– Уж не знаю, выберемся ли. Тех, кто баб интернатовских потрошил, предъявить бы начальству надо.

– Найд?м, - мрачно отвечает Спиридон Борисович.
– По окрестным деревням наловим, сволочь кулацкую.