Школа 1-4

Масодов Илья

Она видит Юлю, лежащую точно так же под этим деревом, одежда на ней разорвана, на плече синяк, сквозь дыры видны царапины, изо рта торчит трава с маленькими кладбищенскими цветочками, щека испачкана земл?й, и она не дышит, совсем не дышит, и по стволу теч?т кровь. Мария отч?тливо понимает, откуда взялась кровь, потому что волосы Юли полны ею, она лежит в них, как алый виноград в вечерней листве своих лоз, как т?мная и тяж?лая роса в предрассветной траве. Тот, кто убил Юлю и изорвал на ней одежду, хотел сделать с ней то, что делал дядя Андрей с Марией, только с м?ртвой. Мария совершенно не может себе представить, что бы это могло быть, и от этого ей становится ещ? страшнее, она знает, что сначала ощупывают тело, наверное, за этим следует какая-то жестокость,

гадость, как говорила Юля, и, это Мария знает наверняка, сильная боль. Мальчишки в школе называли это "лапать". Для этого и надо лапать, чтобы понять, как потом сделать больно. Но не просто больно, а как-то по-особенному, так, например, и дядя Андрей лизал ей лицо, перед тем, как начать мучить. И это особенно страшно. Когда отец бил Марию, она знала, за что он е? бь?т, и что он когда-нибудь перестанет. Гадость же беспричинна и потому безжалостна, как смерть. Мария садится в траву возле Юли и закрывает лицо руками, чтобы не видеть больше тот кошмарный мир, где она всегда жила.

Земля плыв?т и кружится под ней, как цветок огромной кувшинки, она теряет равновесие и валится набок, поджимая ноги к животу, давящее оцепенение наваливается сверху, оторвав ладони с кровью от лица, Мария видит, как Юля открывает глаза. Они кажутся Марии необычно большими и светлыми, словно их освещает лампа, кожа юлиного лица движется, подобно воде под ветром, она поворачивается к Марии и изда?т тихий щ?лкающий звук, волосы сминаются е? щекой, шурша и ломаясь о траву, деревья за плечом Юли сотканы из слюдяного льна, кладбищенские кресты поднялись длинными неоновыми сталактитами между стволов.

Мария д?ргается, выворачивается через спину, хватается рукой за траву и застывает, дрожа, над пропастью неба, из горла е? вырывается хрип, ей становится смешно и страшно одновременно, смешно от страха и страшно оттого, что смешно. Она медленно полз?т спиной от берега аллеи, превратившейся в реку расчерченной на квадраты воды, лицо е? меняется, из носа теч?т кровь. Уткнувшись головой в могильную ограду, она бь?тся и глубоко дышит от переполняющей радости, подносит к лицу руку, полню травы и засовывает траву в рот. Она чувствует горечь и сырость, длинный рукав зв?здной мельницы захватывает е? и, подняв в воздух, снова бросает в траву, она хватается за руку лежащей Юли, которая сме?тся и тащит е? к себе, они обе корчатся у дерева, строя рожи темноте, плюются травой и то коротко хохочут, то всхлипывают от сл?з, Мария с дурным стоном перекатывается через Юлю, чувствуя е? кости под собой, рв?т траву и катается по земле, издавая всякие звериные звуки, лицо е? опутано волосами, на зубах хрустит земля, она ничего не понимает, но тело е? бь?тся и д?ргается, пока силы совершенно оставляют е?. Тогда она замирает, слушая, как колотится сердце. Юля лежит рядом с ней, рот е? открыт и травы в н?м уже нет. Волосы обнажили е? шею с одной стороны, и на ней Мария замечает т?мное продолговатое вздутие, уходящее в голову и разбитое до крови.

– Тебе больно?
– осторожно спрашивает е? Мария.

– Нет, - отвечает Юля.
– Когда били, было больно.

– Кто бил?

– Дядьки, - говорит Юля, почти не двигая ртом.
– Затащили меня в машину, вс? лицо замотали тряпкой, - медленно продолжает она, - так что еле дышать могла. Привезли сюда, били наотмашь по голове, потом ногами в живот. Потом долго делали гадость, до крови, а когда надоело, дали железякой по шее.

– И что дальше?

– Подохла, вот что. Мозги из меня вышибли.

– Но ты же живая, - возражает Мария.

– Ты полагаешь? Просто очень похоже.

– Так что, м?ртвая?

– Я же тебе сказала.

– Ты - м?ртвая?!

– Тц, хватит!
– громким ш?потом говорит Юля, прижимая ладонь ко рту Марии. От ладони пахнет свежестью кладбищенской травы, слизняками и чем-то ещ?. Чего ты ор?шь?

Мария умолкает, глядя на растущие за спиной Юли деревья.

– А я?
– почему-то спрашивает она.

– Ты? Ты - живая. Чувствуешь, как от меня воняет?

– Да.

– Это потому, что я м?ртвая. Я гнию. Ты

боишься?

– Да, - тихо соглашается Мария.

– Хочешь вернуться домой, к маме и папе?

– Нет, - не очень уверенно говорит Мария, почему-то вспоминая, как Юля убила дядю Андрея, спокойно, чуть сожмурившись, чтобы кровь не попала в лицо.

– Ты разве раньше не замечала, как от меня воняет?
– злобно скорчившись, говорит Юля.
– Как от сдохшей собаки. Я гнию. И душиться не помогает. Ты когда спала со мной на чердаке, неужели не чувствовала вонь?

– Я думала, это мышка, - отвечает Мария.

– Это не мышка, - передразнивает е? Юля.
– И даже не зайчик. Ты когда-нибудь думала о том, что умр?шь?

– Да.

– А что будет потом?

– Не знаю. Наверное, ничего.

– Представь себе, что когда ты умр?шь, тебе будут делать гадость.

– Кто?

– Не знаю кто, но непохожие на людей.

– А ты?

– А я воскресла.

3. Смерть

Они молча лежат, распрост?ршись на траве возле железной могильной ограды. Ночное кладбище огромно, Марии кажется, что оно больше города, что город это только спящий остров посреди мира м?ртвых. Небо теперь спокойно и плоско, как воды пруда в безветренный вечер. Повсюду т?мным туманом стоит тишина. Марии представляется странным, что она ещ? жива, а не умерла, как вс? вокруг. Она отдельными картинами вспоминает свою прошлую жизнь, картины эти немы и покрыты бурым нал?том времени, лица людей на них отретушированы до кукольного сходства.

– Юля, - тихо зов?т она.

– Что?

– А что они с тобой делали, там, у дерева? Что такое гадость?

– Ты действительно хочешь это знать?

– Да.

Юля рассказывает ей, что такое гадость. Мария поражена и долго обдумывает, как такое вообще может происходить.

– А какого они размера?
– спрашивает она.

– Вот такие, - Юля показывает руками.

– Ой. А зачем они это делают?

– Им от этого приятно. И ещ? они любят, чтобы тебе было больно.

Мария вспоминает, как отец е? бил, и ей кажется, что ему тоже было приятно. Хотел ли он сделать с ней гадость? И почему не сделал?

– И что, все мужчины делают гадость? Это у всех так?

– Да.

– И все вокруг об этом знают?
– Марии снова становится страшно оттого, в каком мире она жила до сих пор. Рано или поздно с ней должны были сделать гадость, а она ничего не знала про это, повсюду властвовал заговор молчания. Прошлое превращается в кошмар. Она тихо лежит, вытянувшись по траве, и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только видеть е? мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем кот?нком, которого сбрасывали с крыши. Мария снова вспоминает дядю Андрея, его влажный язык, отупевшие глаза, тяж?лое дыхание, он был ведь будто пьяный, хотя ничего не пил, это проклятие гадости овладело им, превратило его в животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую вещь с Марией, с е? телом, предназначенным вовсе не для того, хотел пытать е? этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел е? боли и сл?з. И дядя Андрей сам получил то, что хотел сделать Марии, его прибили, как бешеного зверя, теперь он никому больше не сможет сделать гадость. Если бы сейчас дядя Андрей валялся здесь, Мария ударила бы его ногой в лицо, она бы била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь, которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью.

– Сволочь, - говорит она.
– Дрянь поганая.

– Кто сволочь?
– спрашивает Юля.

– Дядя Андрей.

– Не думай о н?м. Его уже считай нет, - говорит Юля.
– Его теперь в землю закопают.

– Вс? равно сволочь, - с удовольствием повторяет ругательство Мария. Раньше ей не разрешали ругаться, и она вообще не понимала, зачем знает подобные слова.

– Хочешь, пойд?м ещ? одного прибь?м?

Мария поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не сме?тся.

– Так что, пошли? Боишься?