Школа для негодяев
Шрифт:
Вернулся Грегсон, велел Шарпею и Фодерингштайну посадить нас в автобус, потом страдальчески закатил глаза и ушел улаживать свалившуюся ему на голову проблему.
– Ну Трамвай и попал,—шепнул мне Крыса по пути к черному ходу. – Помнишь, что Грегсон велел перед экскурсией? Быть паиньками и ничего не тырить. Вот увидишь, завтра Трамваю вручат билет в Мидлсбро.
– Может быть, – кивнул я, не слишком убежденный аргументами Крысы. – Не понимаю, зачем Трамвай туда полез? Что ему, блин, понадобилось в тухлой сувенирной лавке? На что он мог положить глаз?
Крыса задумался.
– Кости динозавров? – предположил он, явно
Мы вышли из музея на улицу, и в лицо ударил студеный ноябрьский воздух. Снег пока не выпал – температура еще не опустилась ниже нуля, – лишь ветер гонял в вышине тучи и швырял в нас редкие сухие листья. Мы перешли дорогу, как примерные школьники, и сели в автобус. Фодерингштайн завел двигатель.
– Разве мы не будем ждать остальных? – удивился Четырехглазый.
– Сами доберутся, – буркнул Шарлей, и мы отчалили.
Крыса бросил на меня многозначительный взгляд.
Что касается прочего, то Бочка на обратном пути сидел впереди, рядом с Шарпеем и Фодерингштайном, с трясущимися губами поглядывая на меня. Мне просто не верилось, что он решился на такую наглость. Безусловно, Бочка понимал, что месть не заставит себя ждать и что, поскольку я намного сильней, ловчей и злопамятней, ему воздастся вдвое, втрое, а то и вчетверо. Сознавая все это, он тем не менее сделал то, что сделал. Совсем с катушек съехал, иначе не скажешь. Неужели у него так сильно зачесались руки? Будь я на месте Бочки, пришло бы мне в голову приложить Неандертальца мордой об стол или толкнуть Фодерингштайна, одетого в одни плавки, в заросли крапивы? Вряд ли. И не потому, что мне неинтересно видеть Неандертальца, умывающегося кровавыми соплями, или Фьдерингштайна, который вылезает из кустов, с ног до головы покрытый сыпью, а потому, что я слишком хорошо знаю: при первой же возможности они порвут мне задницу на двадцать кусков.
Вряд ли Бочка настолько утратил представление о реальности. Даже самые последние дебилы в нашем классе научились оценивать последствия своих поступков. Как там говорил Шарпей?.. Ах да, принцип Гафина. Если намереваешься что-то сделать, будь уверен, что риск оправдан, иначе не стоит браться. Похоже, Трамвай тоже об этом позабыл.
Вопрос не вызывал сомнений. Бочка огребет по полной, и теперь я уж позабочусь, чтобы оно того стоило.
16. Око за око, зуб за зуб
По возвращении в Гафин Бочка шкерился от меня, как только мог: не отлипал от Фодерингштайна, отказался подниматься наверх вместе со всеми, а после того как препод ушел к себе, просто забаррикадировался в сортире на первом этаже.
Фодерингштайн, очевидно, что-то почуял, но мы были нежней, чем дамское мыло, и держались так невинно, что под конец он плюнул и предоставил нас самим себе. Я говорю «нас», потому что предстоящего события ожидали все ребята. Знаете, как в любой школе: «Прыщавый Джарвис бьется с Вонючкой Брайаном в четыре часа под старым дубом. Передай другому». Такие события всегда считались лучшим мальчишечьим развлечением. Всем хотелось посмотреть, как я проломлю Бочке его тупую башку, поэтому никто не отходил от меня дальше, чем на метр.
Как только Фодерингштайн скрылся за дверью своей спальни, мы всей толпой отправились в сортир и, естественно, обнаружили, что дальняя кабинка заперта.
Тук-тук-тук.
– Ниф-Ниф, открой дверку, – ласково попросил я.
– Я не виноват, – послышалось из кабинки.
– Что, так-таки и не откроешь? – еще ласковей пропел я, и все заржали. – Сейчас я как .дуну, и твой домик разлетится в щепки!
– Погоди, Бампер, выслушай меня, пожалуйста, – заскулил Бочка, но я уже просунул линейку под плоскую щеколду, на которую запиралась дверь, и принялся медленно ее поднимать. Бочка вовремя это заметил и вытолкнул линейку, отчаянно моля о пощаде.
– Я ни при чем, клянусь! Я не виноват, я не хотел тебя бить, – завывал он.
– Открывай.
– Не открою.
– Открывай, я сказал!
– Хрена!
Я попробовал толкнуть плечом, но прочная дверь не поддалась, а стены кабинки были выложены из кирпича до самого потолка, в отличие от дешевеньких фанерных загородок, за какими вам предлагают облегчиться в большинстве прочих школ.
– Открывай, – зарычал я и снова толкнул дверь. Все, что мне было нужно – это хорошая точка опоры. Между прочим, Бочка весьма кстати заперся в гальюне. Для осуществления моих планов как раз требовался унитаз, так что он, сам того не
зная, избавил меня от лишних хлопот по его транспортировке.
– Давай на выход, жиртрест, – раздалось за моей спиной.
– Выходи, не ссы, – подхватил кто-то еще.
– Выходи!
– Вываливайся!
– Выходи! – подхватили все.
– Не хочу, – послышался жалобный ответ.
Дверь начала трещать, публика весело загикала, но мне вовсе не улыбалось просто пробить дыру и вслед за Рыжим, Валетом, Мальком и Трамваем вылететь в Мидлсбро, поэтому я смягчился.
– Поддай еще, Бампер, – подбодрил меня Крыса, однако я сказал, что не тороплюсь, – Рано или поздно Бочка сам выйдет. Не может же он
сидеть там вечно. Через два часа – обед, а жратву он не пропустит ни за что в жизни.
– Но мне надо по-большому! – возмутился Крыса.
– Тогда иди в сортир наверху.
– Пожалуйста, Бампер, выслушай меня, – продолжал скулить Бочка.
Его мольбы меня не трогали.
– Черта с два! – Я грохнул по двери. – Ты, сволочь, разнес мне нос, и теперь поплатишься.
– Я не хотел, правда, мне очень жаль, что так вышло, – настаивал он.
– Себя пожалел? Открывай дверь, и покончим с этим, нечего тянуть резину.
Бочка, по-видимому, не разделял моего мнения и начал во все горло орать:
– Мистер Грегсон! Мистер Грегсон!
Я разозлился еще больше. Мало того, что этот урод попортил мне физиономию и пытается уйти от возмездия, так еще и директора зовет. Вот крыса! (Не в обиду Крысе будь оно.)
Когда я снова попытался просунуть линейку под щеколду Бочка всей тушей навалился на дверь. Таким образом, добраться до него в кабинке я не мог; с другой стороны, как понимаете, и ему было некуда деваться. Оставалось еще крошечное окошечко под потолком, но в него не протиснулся бы даже Крыса, так что Бочка сам загнал себя в ловушку. Уже одна мысль об этом, должно быть, мучила и терзала Бочку. Он знал, что получит кренделей, знал еще до того, как спрятался в сортире. Он также понимал, что мы не уйдем и никто его не спасет. Бочку ждала неминуемая кара. Он мог сколь угодно долго оттягивать ее, но неизбежность распростерла над ним свои черные крылья. Когда именно все случится, зависело от него самого. Бедный, бедный Бочка – представляю, что творилось в его объятой страхом душонке!