Школа негодяев
Шрифт:
Из приоткрытой двери в гостиную слышался шум – гудел на басах Левин, можно было разобрать голос подошедшей Саманты, покашливания Матвея. Умка приостановился в коридоре, посчитал про себя до десяти, провел руками по лицу, словно смахивая с него что-то, и только потом шагнул в комнату. На пороге его качнуло: не так, чтобы сильно, но вполне ощутимо. На секунду он даже потерял равновесие, коснулся плечом притолоки, попытался вздохнуть полной грудью, но ничего не получилось. Мучительно закололо в подреберье, и, чем больше Михаил пытался втянуть в себя воздух, тем сильнее и резче болело в боку, и он невольно кренился на сторону, как подбитый корабль. Последний раз так плотно его скрутило почти год назад, в поезде, по дороге на Львов.
В Тернополе тогда только
Институт генерал-губернаторов поляки ввели не во всей Конфедерации, а только на землях, которые Иосиф Виссарионович с соратниками аннексировали в сентябре 1939–го. Сергеев полагал, что сделано это было не зря – соседи из Варшавы явно спали и видели очень даже реальную возможность репарации. Опыт возврата давно потерянной собственности, откатанный в прибалтийских странах, уже был, документы какие-никакие сохранились, «де юре» присоединенные территории все еще находились на военном положении и за порядком там следили польские войска – хотя и под НАТОвской эгидой. Генерал-губернатор, представлявший интересы оккупационной власти, формально был свадебным генералом при власти местной, а вот неформально решал множество вопросов на вверенной ему земле и ни с кем не советовался.
Тернопольский генерал-губернатор был мужик решительный, даром, что «голубой» до синевы, и по мозолям местных элит топтался так, что кости хрустели. Элиты выли, писали доносы в Варшаву, слали компрометирующие наместника фото и видео, позабыв о европейской свободе нравов, но все – безрезультатно. Исчерпав аргументы, представители бизнес-знати вспомнили о том, что наместник близко, а Варшава далеко, и наняли специалистов. Спецы оказались грамотные, с нетривиальным подходом к решаемой проблеме, и совсем скоро генерал-губернатор возлег в джакузи рядом с молодым белокурым любовником, который любил деньги больше, чем плотские утехи с немолодым сановником. Именно он пустил в квартиру, снятую для тайных встреч, двух сравнительно молодых людей, которые должны были установить скрытые видеокамеры.
Парни провозились в доме совсем недолго, только вот устанавливали они вовсе не видеокамеры, и десять тысяч евро, полученные неразумным любовником за такую незначительную услугу, впрок ему не пошли. Во время следующего визита расслабленный нежными ласками губернатор обнял милого друга за накачанные плечи, отхлебнул из бокала ледяного шампанского и включил гидромассажер. Незначительное изменение в схеме проводки привело к тому, что одновременно с этим любвеобильный чиновник подал в воду ток под напряжением в 380 вольт. Поставленные мастеровитыми молодыми людьми мощные предохранители выдержали ровно три с половиной минуты. За это время два «голубка» успели наполовину приготовиться.
Первыми в любовное гнездышко – и надо же было такому случиться?! – попали не сотрудники СБ, не полицейские тернопольской «крипо», [12] а неизвестно кем предупрежденные прожженные «журналюги», которых и журналистами назвать язык не поворачивался. Фото круто сваренного губернатора и его молодого друга выпорхнуло в Интернет через 15 минут после смерти оных. Если до того у особо тупых граждан можно было зачать мысль о несчастном случае, то после демарша прессы сомнений в насильственной смерти уже не было ни у кого!
12
Крипо– старое название криминальной полиции в Германии и Австро-Венгрии.
Понятно, что «зачищать» свидетелей и «рисовать картинку» при таких обстоятельствах Шалай не мог. Все грязное белье вывалилось наружу, и СБ, вместо того, чтобы привычно замести мусор под ковер, было вынуждено выступать открыто и обещать показательно разорвать преступников на части. Каждый мало-мальски грамотный человек понимал, что речь шла только об исполнителях убийства. Заказчики теоретически были известны, а вот практически наказать их возможным не представлялось: ни одной ниточки к тем, кто внес некоторые изменения в конструкцию джакузи, не вело. Роман Иванович прекрасно осознавал бесполезность своих действий с точки зрения профессионала, а вот с точки зрения обывателя должен был исполнить танец с саблями: иначе, что это получается? Получается, что на глазах у гетманской безпеки можно «завалить» кого угодно, и ничего за это не будет? Такого непорядка Шалай допустить никак не мог, и розыскные мероприятия практически превратились в мероприятия по устрашению.
Сергеев мирно спал у себя на полке, когда в купе идущего от Белой Церкви на Львов «почонка» [13] без стука ввалились жандармы в сопровождении двух цивильных панов с профессионально тухлыми физиономиями. Вернее, в купе ввалились только жандармы, а эти двое остались в коридоре, расположившись ловко, чтобы в случае стрельбы не угодить под шальную пулю.
– Контроль документов! – громко сказал один из них, зажигая потолочные лампы и загораживая дверной проем. – Досмотр! Извините, господа! Приготовьте вещи для досмотра!
13
Почонок – поезд по-польски.
Он говорил на украинском, и мягкое произношение безошибочно выдавало в нем бывшего жителя юго-востока.
Второй же при разговоре цокал и щелкал так, что его украинский походил на нечистый польский или какое-то птичье наречие.
– Что в сумках? Оружие? Наркотики? Подрывная литература? Чемодан откройте, пан… Откуда едете? Куда?
От шинелей их неуловимо пахло мокрой псиной, хоть и были они одеты в форму нового образца из неплохой ткани, короткие полушинели да в папахи-«петлюровки» и вряд ли ждали своей смены в казарме. Многое изменилось, но душок остался, и его было не истребить – это был запах профессии. Только по этому запаху Умка мог бы понять, что в купе зашли полицаи, и дождь, накрапывавший еще при посадке на чистеньком перроне провинциального вокзала, не закончился.
Паспорт у Умки из рук взял прищелкивающий западенец, но тут же передал его южанину, а сам полез в сумку, которую Сергеев поставил в изножье. Второй пассажир, почтенный бородатый мужчина преклонного возраста, тоже достал документы для проверки и терпеливо ждал, пока до него дойдет очередь.
– Куда едете? – спросил южанин, стреляя глазами исподлобья.
– В столицу.
– Зачем?
– Отпуск у меня. Давно собирался посмотреть.
Украинский у Сергеева был неплох. Конечно, не хватало практики, но очень многие из тех, кто оказался в Конфедерации в момент Потопа и последующего раздела, говорили не лучше. Михаил и не скрывал свой российский акцент: во-первых, от чуткого уха разница в произношениях все равно не укрылась бы. А во-вторых, если даже один из полицейских не чисто говорит на мове, а чирикает по-птичьи, то почему другой гражданин Конфедерации не может позволить себе умеренный русский акцент?