Школа террористов
Шрифт:
Директриса, пожилая, суровая на вид женщина, типичная молдованка: смуглолицая, кареглазая, встретила меня настороженно. Но когда я спросил Альбину Ионовну, объяснив, что мы приятели, Сусанна Николаевна, так звали директрису, потеплела и стала охотно отвечать на мои вопросы. Да, школа получала гуманитарную помощь, за что преподавательский состав и родители учеников благодарны немцам, всячески приветствуют экономическое и политическое сотрудничество, рады, что немцы одобряют стремление молдавского народа к самостоятельности.
– Скажите, а надолго хватит
– не удержался я от каверзного вопроса - очень уж не понравились мне дифирамбы в адрес недавних оккупантов.
– Разве дело в том, на сколько дней нам хватит кормить детей завтраками и обедами?
– снова посуровела Сусанна Николаевна.
– Хотя, разумеется, это тоже немаловажно. Но важнее другое: нас, молдаван, считающихся в некоторых государствах отсталой нацией, без роду и племени, цыганами и бродягами, признали как равноправных, как культурных и свободолюбивых людей.
"Так именно фашисты считали вас отсталой нацией", - хотелось возразить директрисе. Но вступать в полемику не в ходило в мои намерения.
– Простите, Сусанна Николаевна, видимо я неправильно задал вопрос, поспешил извиниться я.
– Сейчас у вас каникулы, продукты вы, по всей вероятности, развезли по домам, чтоб не испортились. А как ваше руководство обеспечивает школу продовольствием, когда такой помощи не бывает?
– Вы плохо о нас думаете, молодой человек, - с укоризной покритиковала меня директриса.
– Мы, педагоги, не только учим, мы, поверьте, и не плохие хозяева. Да, положение в стране с продовольствием неважное, и местное руководство не всегда в состоянии обеспечить нас необходимым. Учитывая это, мы быстропортящиеся продукты, разумеется, держать не стали. Но у нас в школе есть чудесный подвал, и все, что может храниться, мы оставили про запас.
Директриса натолкнула меня на блестящую идею: ещё на аэродроме я обратил внимание на срок годности сушеного картофеля, означенный на коробке: "Май 1991 год" и подумал тогда: немцы - народ экономный и расчетливый, ничто не пропадает: сплавляют залежалый товар в виде гуманитарной помощи "голодающему Советскому Союзу".
– От кого-то из ваших коллег я слышал, что немцы подсовывают нам продукты, потерявшие из-за давности лет пищевые качества, разглагольствовал я, испытывая неодолимое желание попасть в хранилище школя и потрогать своими руками коробки с продовольствием, чтобы было что доложить Токареву и написать в очерке.
– Неправда!
– запротестовала Сусанна Николаевна.
– Все продукты высокого качества.
– А вы не обратили внимание на надписи на коробках?
Директриса пожала плечами.
– Право, ни у кого даже мысли такой не возникло. Если вас это так интересует, давайте вместе посмотрим.
– И тут же спохватилась: - Вот досада, ключи-то у Альбины Ионовны, она у нас ведает продовольственным хозяйством.
Наверное и на этот раз мое желание было так велико, что Бог снова пошел мне навстречу: дверь отворилась, и в кабинет вошла незамужняя вдова. Я, выразив на лице радость, шагнул
– Здравствуй, Альбина. Ты так внезапно уехала... Я утром звонил тебе домой, но никто не ответил, - соврал я.
Она неопределенно пожала плечами, выражая то ли удивление, то ли недоверие. Но глаза не скрывали обиды. И все-таки взяла руку, слегка пожала.
– У тебя ко мне дело?
Я чуть замешкался с ответом. Меня выручила Сусанна Николаевна:
– Он утверждает, что Германия прислала нам порченные продукты. Хорошо, что ты появилась, сейчас мы опровергнем слухи. Кстати, не ты сказала ему такое?
– Не она, - опередил я Альбину.
– Но вы правы: лучше один раз увидеть, что десять услышать.
– Альбиночка, покажи молодому человеку коробки с гуманитарной помощью. Пусть он убедится по этикеткам годность продуктов.
Альбина молча достала из стола ключи и повела меня в довольно глубокий и просторный подвал, освещенный тусклыми лампочками и пахнущий мышами. У массивной двери, обитой железом, с громадным висячим замком, Альбина остановилась и, как заправская ключница, ловким движением руки открыла замок, затем дверь. Включила свет. Вдоль стены на деревянных полках возвышались коробки с красивыми этикетками. Я прочитал: Rockenkortoffel inWurvtln Mindestens haltbar dis Ende Mai 1991".
– Сушеный картофель, Срок годности - май тысяча девятьсот девяносто первый год, - перевела Альбина.
– Значит, слухи были верные.
– На безрыбье и рак рыба, - холодно констатировала Альбина.
– А это медицинское оборудование, - указала она на более массивные коробки и подколола: - Надеюсь, срок годности у тебя не вызывает сомнения? Кстати, оно предназначено не для нас, а для больниц. Но у них пока нет места для размещения. Вот и сгрузили у нас.
Как мне хотелось заглянуть в них! Возможно там то самое, что интересует Токарева. Я потрогал тяжелые коробки.
– Нет, сроки годности медицинских аппаратов у меня сомнения не вызывают, - ответил я с улыбкой. И спросил напрямую: - Я чем-то тебя обидел?
– Ты бросил меня в таком состоянии...
– Прости, но ты заснула, и я не хотел тебя беспокоить - я очень храплю.
– Серьезно?
– усмехнулась она.
– Только из-за этого?
– Лицо чуточку оттаяло.
– Какие вы, военные, ханжи. И... трусы... Пусть человек умрет, только бы не запятнать свое имя.
– Прости, я постараюсь искупить свою вину, - и по-дружески взял её за руку, повел к выходу.
Она закрыла дверь на замок, но уходить не торопилась.
– А знаешь, я почти не спала, все думала, думала... И вот какой дурацкий стишок сочинила. Хочешь послушать?
– Ты пишешь стихи?
– А кто их в юности не пишет.
– С удовольствием послушаю.
– Остаться я нашла причину. Ах, обольститель-мальчик! Казалось мне, что ас, мужчина. На деле вышло - зайчик!
– Ну ты настоящая поэтесса, - рассмеялся я.
– От такой критики хоть пулю в лоб. Но я стреляться не буду. Может, ещё докажу, что не зайчик.