Школа террористов
Шрифт:
– Хвалился гномик: что он могуч и скоро вырастет до туч, - выдала Альбина новый экспромт. Или это вычитанная ранее заготовка?
– Тоже твое?
– Понравилось?
– По форме. Но содержание не соответствует действительности. Ты давно увлекаешься поэзией?
– Не очень. Так, балуюсь иногда.
– Хотелось бы почитать твои стихи. Доверишь?
Она ответила не сразу.
– Они сугубо личные. Но мне тоже интересно послушать мнение столичного литератора. Ведь журналисты - литераторы?
Обида её, кажется, прошла, разговор стал доверительнее.
– А
Мы поднялись из подвала. Перед тем как открыть дверь в учительскую, Альбина снова приостановилась и спросила:
– Ты когда уезжаешь?
– Хотелось что-то определенное узнать о гибели Андрея. Возможно она связана каким-то образом с контрабандой оружия. Так что с недельку придется ещё пожить здесь.
– Очень хорошо. Поверь, Игорек, с тобой мне намного легче. Я не так тяжело переношу потерю. Не знаю, что бы я делала без тебя. И когда ты вчера ушел, мне не хотелось жить... Я очень прошу тебя, побудь со мной, пока я не приду в себя.
Мне стало искренне её жаль. Надо же было такому случиться. Убили в самый канун свадьбы. Кому Андрей так навредил? Неужели он причастен каким-то образом к контрабанде? И поведение Альбины смущало меня, вносило путаницу в мысли, в чувства. С одной стороны все вроде бы ясно: гибель Андрея потрясла её, а с другой - её объяснения приводили меня в смятение, раздражали и вызывали недоверие: можно ли так быстро привыкнуть к незнакомому человеку, даже если она и считает меня другом Андрея? Или я чего-то не понимаю, или сужу слишком прямолинейно. Надо не спеша во всем разобраться...
– Собственно, я к тебе ехал.
– Вот и хорошо. Тогда попрощаемся с Сусанной Николаевной и поедем к нам.
Я извинился перед директрисой за отнятое время и, пожелав ей успехов в работе, покинул вместе с Альбиной кабинет.
Натертые и пахнущие полиролью Альбинины "Жигули" сверкали как новенькие, коврики - без пушинки, на панели - ни пятнышка пыли; стерильно-медицинская лаборатория да и только. И Альбина одета не в траурное платье, как вчера, а в легкое из цветастого крепдешина, просвечивающее ажурное кружево бюстгальтера и трусики. Загорелая кожа, округлые бедра, стройные ноги выглядели так соблазнительно, что всколыхнули во мне желание, и я невольно похвалил себя за вчерашнюю выдержку...
Взревел мотор, и машина рванулась со школьного двора.
Я обдумывал дорогой, как быстрее отделаться от Альбины - иначе могу наделать глупостей, - и доложить Токареву о своих соображениях. Предлог проверить гуманитарную помощь в школе органы правопорядка найдут, хотя бы под видом изъятия утратившего срок годности сушеного картофеля, пока сомнительное медицинское оборудование не перекочевало в другое более укромное местечко.
К моему глубокому огорчению, Альбина подвернула к знакомому нам кафе, объяснив, что проголодалась как волчица, а дома мачехи нет и обед не приготовлен.
– Да ты не бойся, теперь здесь к нам никто приставать не станет, предупредила она мое возражение.
Выглядеть в её глазах трусом мне совсем не хотелось, и я с одобрительной усмешкой принял её предложение.
– На голодный
– А ты откуда знаешь про цыган?
– засмеялась Альбина.
– Все зависит от цыганки: одна накормит, напоит и ублажит; другая и плетью отходит, у цыган ныне тоже эмансипация женщин.
В кафе народу было мало, и Альбина провела меня за тот же столик, за которым мы сидели втроем. Официант, едва увидев нас, поспешил, как к долгожданным гостям; расплылся перед Альбиной лакейской улыбкой.
– Рад снова видеть вас, - услужливо согнулся он в поклоне.
– Сегодня у нас вкусное сациви, свежие цыплята, корейка на вертеле, Алиготе, Фяско.
– Что-то ты, Лайко, стал забывать мои вкусы. Дай-ка нам самим взглянуть на меню.
– Пожалуйста, пожалуйста, Альбина Ионовна, - официант протянул меню, виновато склонился ещё ниже.
– Изучайте, выбирайте.
– И удалился.
Альбина пробежала по написанному, недовольно помотала головой.
– Ни икры, ни осетрины. Никакой порядочной рыбы. Совсем оскудел наш общепит. Закажи по сациви и по корейке, зелени побольше, а я пойду позвоню подруге.
– Поднявшись, добавила: - И по сто коньяку.
– Ты же за рулем, - напомнил я.
Она взглянула на меня насмешливо.
– Я уже объясняла: коньяк стимулирует энергию и повышает реакцию. Пора бы тебе знать такие тонкости, товарищ журналист. Если нет денег, так и скажи. У меня есть, - и пошла, соблазнительно покачивая бедрами.
"Черт с ней, пусть пьет!
– разозлился я, решив сам в рот не брать и после кафе сразу уехать в гарнизон.
– А если она и директриса в курсе содержимого тех ящиков в подвале?
– мелькнула мысль, но я тут же отверг ее: - Они не повели бы меня в подвал, нашли бы любой предлог... И чувствовали они себя очень уж спокойно... Альбина о стихах заговорила. До любовной ли лирике было бы ей, когда перед глазами замаячила тюремная решетка?"
Заказ её я выполнил. Альбина долго не возвращалась. В ожидании её я невольно стал осматривать зал. Из всех посетителей, которых и десятка не насчитывалось, только мужчина и женщина, устроившиеся в дальнем углу, привлекли мое внимание. Ему лет пятьдесят, представительный, вальяжный, в светлом костюме и при галстуке. Женщине лет двадцать пять, симпатичная блондинка, худенькая, бледнолицая, явно не молдаванка. Но и не русская очень уж медленно подыскивает слова и напрягает губы. Скорее всего из Прибалтики - была у меня одна такая знакомая. Когда им на стол поставили бутылку коньяка, шампанское и закуску, интерес мой к ним пропал - обычная пара прелюбодеев.
Наконец, появляется Альбина, недовольно кривит рот.
– Как всегда её нету дома. Всех знакомых обзвонила: не была и не знают, где она. А она мне очень нужна. Может, пока пообедаем, объявится.
Официант принес заказ. Обед проходил в молчании: то ли Альбину расстроило отсутствие подруги, то ли мучают какие-то мысли, ест она без аппетита, хотя говорила, что голодна, как волчица. Даже выпитая рюмка коньяка не подняла её настроение. Когда она собралась налить вторую, я отобрал графин и налил себе: сто граммов возможно и прибавят энергии, а двести...