Школа террористов

Черных Иван Васильевич

3

Воскресенье. Школа наша будто вымерла - тишина, спокойствие; ни на улице, ни в казарме, кроме дневального, ни души: многие курсанты в увольнении, а провинившиеся работают в огороде, собирают урожай помидоров и огурцов.

Второй день у меня из головы не выходят слова Донича: "Как говорил наш комбат подполковник Токарев, не так страшен черт, как его малюют. Главное выдержка, внимание и собранность"... Интересные, многозначительные слова, и к Мирче они относятся, и ко мне. Ко мне больше. Если Донич наш и внедрен специально, прокурор Токарев мог таким образом установить со мной связь и поддержать меня. Возможно и не Токарев,

а кто-то из нашей контрразведки, использовав фамилию Токарева паролем, давал мне понять, чтобы я ему доверял. Но это ещё надо проверить. Беда в том, что Донич попал в школу раньше, чем я. В общем, есть над чем поломать голову, потому я и не нахожу себе места, ищу новую встречу с Доничем. Но ни вчера, ни сегодня это мне не удалось, вероятно он в увольнении. Надеюсь, что сегодня вернется. Время ещё утреннее, одиннадцатый час, а я уже маячу у проходной. Не то, что маячу, но хожу невдалеке по аллеям и дорожкам, чтобы держать проходную в поле зрения.

В эти часы на КП дежурит один из моих подопечных, Петря Супруне. Ему тоже не сидится в будке - небольшой кирпичной пристройке к забору у массивных железных ворот и узенькой калитки, сквозь которую может пройти только один человек, - и он то выходит покурить, то расхаживает по дороге у ворот, иногда выглядывает в калитку. Возможно кого-то поджидает. Стараюсь на глаза ему не попадаться, подозреваю, что в группу он зачислен, чтобы приглядывать за мной. Он или Мирча. А возможно и оба - частенько вижу их рядом с собой, а однажды чуть не расшиб Мирче лоб дверью своей комнаты: открыл, а он в коридоре потирает руку - по ней пришелся удар. Он смутился и объяснил:

– Я к вам, господин сенсей. Хотел попросить вас... У меня в Кошевицах жена, а я месяц без увольнения...

Лицо в бурых пятнах - волнуется. И не потому, что нарушил приказ Комрада, запретившего отпускать его к суженой, пока не овладеет самыми простыми упражнениями на спортивных снарядах...

Приглашаю его в комнату, усаживаю за стол, на котором только что составлял план занятий.

– Чаю хотите?
– И не ожидая ответа, иду в кубрик за кипятком, давая ему возможность посмотреть, чем я занимаюсь и что у меня в комнате. Потом за чаем мирно беседуем и я расспрашиваю его о семье. Выясняю, что женился он недавно, полгода назад, что жена красавица, живет одна в доме, построенном её родителями - она у них единственная дочь. Жена пока нигде не работает - здоровье не позволяет, неудачно аборт сделала, - потому Мирча и волнуется за нее, желает навестить...

Еще раньше из подначек товарищей Мирчи я понял, что он крепко любит жену и страшно ревнует, особенно к своему земляку Петре.

Я пообещал Мирче поговорить с Комрадом. И поговорил.

– Нет, - категорично отрезал Герпинеску.
– Пока не сгонит лишний жирок пусть и не намыливается к своей любезной...

Около одиннадцати Петря открыл калитку, и в неё вошла девушка в легком цветастом платье, сильно укороченном и с большим вырезом на груди, из которого, казалось, вот-вот вывалятся крупные груди. На загорелом плече висела большая кожаная сумка с заграничной этикеткой.

Курсант и девушка отошли от проходной к яблоне. Девица сняла сумку и поставила около ног, а Петря, ухватившись за ветку, вплотную приблизился к ней, касаясь рукой то плеча, то талии, что-то говорил, видимо смешное: девушка весело хохотала и кокетливо отстраняла руку.

У меня мелькнула догадка, что это жена Мирчи. Но что-то она не спешила к мужу...

Чтобы удовлетворить

свое любопытство, я вышел из укрытия и направился к проходной: ко мне тоже могли приехать знакомые, тем более Альбина обещала навестить в скором времени.

Петря увидел меня издалека, а точнее увидела девушка и предупредила его. Он убрал с талии руку и отстранился. Подождал пока я не подошел к проходной, крикнул:

– Господин сенсей, у вас увольнительная?

– Нет. Меня никто не спрашивал? Ко мне должны приехать.

– Пока никого не было.

Я повернулся и побрел обратно.

– И я пойду, - сказала девушка на чистом русском.

На молдованку она не была похожа: пышные русые волосы, большие изумрудно-зеленые глаза, аккуратный чуть вздернутый носик, пухлые, в меру подкрашенные губы...

Мой внезапный визит нарушил их идиллию, девушка заторопилась. До меня донесся умоляющий голос Петри:

– Ну подожди ещё немного, Жнночка!

Жену Мирчи звали Жанной. Похоже, Мирча не зря ревновал суженную. Вот если бы он засек их... Только так подумал, как у столовой увидел Мирчу, разгружавшего с напарником машину с помидорами.

– К тебе, кажется, жена приехала, - сообщил я.

– Где?
– круглое лицо Мирчи засияло от радости.

– У проходной.

Мирча бросил корзину и, отряхнув свою рабочую робу, припустился к контрольно-пропускной...

4

Утром к нам на занятия по физической подготовке пожаловал сам Комрад. Стоял в сторонке, молча наблюдая как курсанты отрабатывают упражнения на турнике. Когда к снаряду подошел Мирча, Комрад сдвинулся со своего места и подошел к нему поближе. Глаза начальника школы то лукаво щурились, то вспыхивали злым огоньком. Вид у Мирчи и впрямь был далеко не спортивный: до позднего вечера он находился с женой, в комнате для свиданий, где, кроме них, никого не было, и, видимо, переусердствовал супружескими утехами. С трудом он подтянулся три раза, обливаясь потом, и, спрыгнув, стыдливо опустил голову.

– Да, - насмешливо протянул Комрад.
– Большой, - он сделал паузу, мешок с дерьмом.
– Сердито повернулся ко мне.
– И это все, чему вы его научили? А на брусьях что он может? Через коня прыгает?

Я молчал. Слышал от курсантов, что Комрад груб и жесток, в школе все боялись его, но что при мне он позволит себе хамство, не ожидал. Страха я к нему не испытывал, оправдываться или вступать в спор не собирался, давно усвоив, что люди, унижающие человеческое достоинство, как правило тупы, честолюбивы и мстительны. Меня Комрад и без того сели не ненавидел, то презирал, и будь его воля, не только бы не взял в сенсеи, а давно приказал бы повесить на первом же суку. Гладиаторский поединок с моим предшественником, как понял я позже, не случайность, а желание избавиться от меня. Но кому-то и для чего-то я был нужен, и Комрад вынужден был смириться с положением и терпеть меня. Однако дай я малейший повод, он расправится со мной, не задумываясь.

– Так, - многозначительно протянул Комрад и отвел от меня взгляд. Прошелся вдоль выстроившихся у турника курсантов. Остановился напротив Петри.
– А что скажешь ты в свое оправдание о дружке и земляке?

Супруне сделал два шага вперед. На лице его я не заметил ни тени страха или смущения.

– Цыплят по осени считают, господин начальник, - ответил он с веселинкой в голосе.
– А Мирча, по сравнению с нами, ещё цыпленок, всего третий месяц в школе. Разрешите я за него выполню упражнение?