Шкура неубитого мужа
Шрифт:
– Но ведь это противозаконно…
– Вот я им то же сказал. Я говорю, Юрчик – русский мужик, так что пускай тухнет в русской тюряге, в какой-нибудь Владимирской губернии. У меня ж на родине такие связи, что его, только моргни, отпустят, не поморщатся.
А они – нет. Будет сидеть у нас. Меня к нему даже не пустили. Показали видеозапись, ну, чтоб убедился я с его адвокатом, что он в порядке. Юрчик – умора. Комбинезон на нем оранжевый, рожа зеленая. Приперся в Лондон на встречу к зазнобе, а тут его так встретили. И ведь хрен бы с ней, с отсидкой этой. Все равно добьюсь, что его в нашу тюрягу переправят, а по-вашему, экстрадируют, значит. Жуть, как подумаю, что Юрчику светит, когда он домой вернется. Дело-то
Александр мало что понял из этого душещипательного монолога, в конце которого Серж даже всхлипнул и шумно высморкался в салфетку, висящую на спинке кресла и предназначенную для головы пассажира. Однако Доудсен предпочел придать своему лицу сочувствующее выражение.
– Слушай, друг, давай за Юрчика выпьем, – неожиданно взревел Серж, подзывая к себе стюардессу. – Ему, бедняге, очень тяжело без водяры. Он ведь ни дня без нее не хил, пока на свободе обретался.
Александр призвал к себе все мужество, но оно было сломлено напором русского. В такой ситуации любой Доудсен не стал бы испытывать судьбу. И, подчинившись диктату предков, юный Доудсен смирился.
Маша Иванова замерла на перроне Ярославского вокзала, с наслаждением вдыхая теплый, по северным меркам, воздух. Ноль градусов в октябре – это же просто сказка. В родной Инте, маленьком северном городке, уже снежные сугробы. Она закрыла глаза. На перроне пахло слякотью и беляшами. Маша представила себе маму, склонившуюся над ее письмом. Конечно, она будет плакать, а отец непременно пригрозит всыпать ей по первое число. Знай они о ее планах, нипочем не отпустили бы Машу. Сейчас небось сердятся, обижаются.
"Но не прогуляться же я в Москву приехала, – оправдывала себя Маша, – Я же и для их будущего стараюсь.
Вот стану звездой, и все будет хорошо!"
Маша действительно приехала не просто так. Не как туристка и не за шмотками. Она приехала навсегда. Она приехала покорить Москву и имела целью положить этот гордый город к своим ногам. Она хочет стать звездой и непременно добьется своего, чего бы ей это ни стоило.
А почему бы и нет? Она прекрасно поет, хорошо сложена, неплохо танцует, и в отличие от многих знаменитостей российской эстрады она окончила музыкальную школу с красным свидетельством. В интинской студии звукозаписи она записала три песни на диск, сшила костюм, накопила аж пятнадцать тысяч рублей, что по московскому курсу – пятьсот долларов, а потому готова к штурму столицы. Зря она, что ли, пела в местном ресторане, потешая пьяных бизнесменов, которых только из страха не называют как положено – бандитами? Зря, что ли, целый год мужественно терпела ухаживания всевозможного сброда – ресторанных поклонников, которые на трезвую голову и имени-то ее не могли вспомнить? Так и звали Ledy in red за то, что пела на бис известную песню в красном до пят платье. Зря разве она скрывала от родителей, что вечерами работает в месте, которое отец – добропорядочный мастер шахты, а тем более мать – учительница стороной обходили? Зря врала и выкручивалась? Ничего подобного! Все у нее получится. Главное – талант. «Девочка с Севера, девочка ниоткуда .» – пропела она гимн своей жизни. Именно с него все и началось.
Не исполни группа «Премьер-министр» эту песню на конкурсе Евровидения, может быть, и не собралась бы Маша Иванова в дальнюю дорогу. Не пришла бы ей в бессонной ночи шальная мысль бросить родительский дом и податься навстречу славе и богатству, о которых и мечтать-то было боязно. Поступила бы она следующим летом в Сыктывкарское музыкальное училище и окончила бы свои дни учителем фортепиано в Интинской музыкальной школе. Вышла бы замуж за какого-нибудь шахтера или бизнесмена средней руки, родила бы детей, и
Главный вопрос – деньги. Виталик – тот самый звукорежиссер, который и песни ее записал – подкинул работенку – привел Машу в модный, по местным меркам, ресторан «Астория». Предупредил, что контингент еще тот, но платят хорошо. А то плохо – по сто пятьдесят рублей за вечер. После пяти «концертов» она справила себе то самое красное платье с глубоким вырезом на спине. До того эффектный наряд получился, что в ресторане даже ставку Маше увеличили – до двухсот рубликов. Копить на Москву стало легче. А как подкопила, сказала родителям, что едет на День открытых дверей в Сыктывкарское музучилище, а сама мотнула вон куда – на перрон Ярославского вокзала. Так что боись, надменная столица!
Скоро ты будешь выть от восторга перед Марией Ивановой.
Потомок древнего рода зябко переминался на холодном московском ветру, с тоской вспоминая зеленые газоны родного Лондона, по которым причудливым узором были разбросаны разноцветные осенние листья. Октябрь в Европе – сочные краски, крупные мазки, пейзажи, наполненные глубоким смыслом…
– Ox! – невольно вздохнул Александр.
Он закрыл глаза… Из-под ног его уходила в высокое небо тисовая аллея. Любимый скакун, породистый, поджарый, едва касаясь копытами земли, нес его к огромному старому замку Матчингем, коим издавна владели дебширские Доудсены. Сейчас юный отпрыск увидел свой отчий дом так ясно, что у него защемило сердце. Тонкие путы вьюна покрыли северную башню, отчего издали она кажется бархатной, восточная галерея уставлена цветочными горшками, и с ранней весны до поздней осени тут солнечно и многоцветно. Каминный зал с любимой картиной отца – большим портретом Алисы Доудсен, прабабки Александра, необыкновенно похожей на его мать.
Библиотека, столовая и место его дислокации в отрочестве – конюшня с аккуратно развешанной сбруей и седлами…
– Куда едем?
Александр вздрогнул и, открыв глаза, уставился на усатого господина, по пояс высунувшегося из старого «Мерседеса».
– Ну, чего уставился, едешь или будешь дальше замерзать? – Господин расплылся в широченной улыбке.
«Природа распорядилась таким образом, что ни при каких обстоятельствах лицо этого шофера даже на секунду не может стать красивым, – подумал про себя сэр Александр Доудсен. – А его звериный оскал вряд ли может служить визитной карточкой добропорядочного человека. Даже если не учитывать его красных прыщей и сильно выраженного косоглазия».
Он беспомощно огляделся, ища какой-нибудь другой автомобиль, но желающих везти в город больше не находилось.
Зато в ста метрах от него замаячила знакомая фигура недавнего попутчика.
– Эй! – кричал он, размахивая руками, словно орел крыльями. – Эй, аристократ хренов, айда в мою тачку.
Надежнее шофера не сыщешь! – Тут он с размаху ткнул себя кулаком в грудь. – Давай в «Метрополь», устриц нажремся, вспомним Англию!
«Ах, как было опрометчиво не сообщить в контору о своем прибытии, – запоздало пожалел Александр. – Хотел нагрянуть внезапно, вот она, цена неожиданности…» Он покосился на улыбающегося водителя.
– Давай не капризничай, турист, – хрипло подбодрил его тот. – А то околеешь!
Молодой Доудсен пожал плечами и шагнул к «Мерседесу».
«Все-таки этот бандит лучше, чем пьяный в стельку Серж Бобров за рулем», – подумал Александр и, открыв дверь, забрался на заднее сиденье.
– От же! – непонятно по какому поводу возмутился усатый господин и со всей силы выжал педаль газа.
Машина рванулась с места, словно дикий мустанг.
Александра вдавило в спинку сиденья с такой силой, что он возблагодарил небеса, что его совсем не выкинуло на улицу.