Шкура неубитого мужа

Михалева Анна Валентиновна

– Значит, так, братья, – неожиданно посуровев, распорядился водитель. – Глушите этого жмурика, а то он сейчас нам «Гербалайф» попытается продать. Говорливый, зараза!

Александр напрягся всем телом, судорожно соображая, кому следует нанести первый удар. Он отлично понимал, что его сила во внезапности. И если один из противников сообразит, в чем дело, его надежда на спасение рухнет.

– Черт, фары сзади, мать их, – проворчал рыжий, – надо бы переждать.

Машина наполнилась желтым светом, исходящим от подъезжавшего автомобиля.

– Сиди

смирно, – родственник удивленной трески опять ткнул его в бок.

Это был предел. Александр аккуратно выдохнул, чтобы освободить себе поле для действия.

– И не… – начал было рыжий, но хлюпнул и резко откинулся назад.

Черная перчатка метнулась вправо. Описав дугу, с треском врезалась в переносицу трескообразного. Тот тоже хлюпнул и отвалился к заднему стеклу. В следующую секунду удар настиг затылок водителя.

– Та… – удивленно изрек тот и ткнулся лбом в руль.

Александр вынул из перчатки железный набалдашник и принялся ввинчивать его на место.

К его удивлению, в этот момент левая дверь распахнулась, и в салон ворвался знакомый запах перегара.

Сэр Доудсен обратил свой взор ко вновь прибывшему и приветливо ему улыбнулся:

– Дорогой Серж, я рад вас видеть. Как это замечательно, неожиданно встретить старого знакомого. И, к сожалению, пока единственного в России.

– Хм, – Бобров хмуро оглядел поле боя, взял за волосы водителя, откинул его голову, чтобы рассмотреть на свету, покачнулся и процедил:

– Знал бы, как ты со знакомыми обращаешься, не стал бы с тобой знакомиться. Ван Дамм, твою мать, доморощенный. А с виду не скажешь. Я-то думал, тебя соплей перешибить можно.

– Прошу прощения…

– Ой, только не начинай, все равно не поймешь! – скривился Серж. – Вылазь из этого морга лучше.

Уже на улице Бобров усмехнулся и хлопнул его по плечу, вложив в силу удара всю свою безудержную радость:

– Ну, брат, ты молоток! Я-то ведь спасать тебя поехал.

Мы ж прям за твоим «мерсом» пристроились у пропускного пункта, гляжу, а эта тварь тебя не в Москву, а вокруг Шереметьева повезла. Я думаю, чего он в глушь-то поперся? Точно дело нечисто. Ну, и мотанул следом.

– Огромное спасибо вам, Серж, – от души поблагодарил его Александр, потирая плечо. – Не будете ли вы столь любезны подбросить меня до гостиницы?

– Ха! Нравятся мне твои обороты, едреныть! – взревел Серж. – Экзюпери читал?

– В детстве…

– Вот и я тоже. Помнишь, там выражение было, не помню чье: мы в ответе за того, кого приручили. Я тебя приручил – знамо дело. Я ж тебя от смерти спас! Веришь?!

Александр бросил взгляд в салон «Мерседеса» и улыбнулся:

– Бесспорно.

– А то! Если б я вовремя не подоспел, ты бы уже в кустах валялся без шляпы и ваше без башки. Так что я тебя спас, я тебя в мире этом оставил, а значит, теперь за тебя ответственность несу. Может, тебе в самый раз сейчас по судьбе было к твоим высокородным пращурам отправиться, а тут я! Получается, теперь все, что ты на Земле на нашей натворишь, – это и моих рук

дело. – Серж по-отечески его обнял и повел к своему огромному джипу. – Знаешь, мне прям уже нелегко от такой ответственности.

Ты ж, оказывается, парень не промах! Всяких дел натворить можешь. В общем, свой парень. А у меня дар. Я своих за сто метров узнаю. Гляну на человека и сразу могу сказать: свой он или нет. Я ведь чего за тобой поехал? – Он открыл дверь и впихнул младшего Доудсена в салон. – Был бы ты дерьмом каким, так, по мне, хоть совсем пропади. А я ведь сразу понял, что ты свой. Точно тебе говорю.

* * *

Третий день Маша Иванова тщетно пыталась найти работу. Страх, что деньги закончатся раньше, чем подвернется заработок, уже грыз ее изнутри холодными стальными зубами. Две ночи она не спала, ворочалась, думала, даже плакала в подушку. Тихонечко, чтобы бабка за стенкой не услыхала, не осерчала на квартирантку. Впрочем, переполох-то рано еще было устраивать. Если посмотреть на дело объективно, все пока устраивалось неплохо.

С Ярославского вокзала Маша прямиком направилась в Бибирево по адресу, который ей вездесущий Виталик дал.

Звукорежиссер так проникся к юной искательнице славы, что созвонился с другом, который в Москву уже давно уехал, попросил помочь с устройством. Вот к нему Маша и отправилась. Ехала, тряслась. Виталик предупредил: мол, Коля – московский знакомый – человек со странностями.

Одним словом – художник. Малюет всякий ширпотреб, который продает возле ЦДХ на Крымском валу, а сам мечтает создать великое полотно. И никак не может найти подходящую натурщицу. А потому тягает каждую встречную, уговаривает позировать. И позы-то ему какие-то срамные нужны. Даже представить стыдно. А Маша, несмотря на то что год в бандитском ресторане пела, сумела остаться девушкой порядочной. И наказ Виталика никаким уговорам не поддаваться, на ночь не оставаться ни в коем случае усвоила хорошо.

Коля оказался низкорослым типом, лицом напоминающим давно не стриженную пегую болонку. Пахло от него соответственно. По дому он расхаживал в плюшевом халате до пят, цвет которого можно было определить, разве что хорошенько вымочив его и три раза простирав.

Внутри двухкомнатной квартирки слышался гомон и женское хихиканье.

– Будешь пятой, – объявил он, оглядев ее с ног до головы.

– Натурщицей? – испуганно пискнула будущая звезда, чувствуя, как все ее внутренности сковывает холод.

– Натурщицей… – Художник еще раз оглядел ее и брезгливо фыркнул:

– Не-е… У тебя мослы торчат, из-под пуховика видно. Мне нужна особа мясистая, породистая. Ты в этом смысле отдыхаешь.

– Фу! – облегченно выдохнула путница и протопала к голосам.

– Новенькая, – объявил Коля, втолкнув ее в тускло освещенную комнату, где на нее уставились три пары глаз. – Еще одна дурочка притащилась Москву покорять.

– На хрена? – вяло удивился абсолютно лысый парень в растянутом по богемной моде синем свитере.