Шопенгауэр
Шрифт:
Идея историзма, выработанная немецкой классической философией, распространилась на другие отрасли знания и соединилась с реализмом. Для самой философии это вылилось в особый интерес к истории философии и литературы. Идеи и метод Л. Ранке распространились вплоть до школьных учебников истории. Метафизический вопрос о бытии и его смысле был ограничен вопросом о бытии, как оно есть. Достаточно было знать, как что-то возникло и как оно существует. Реализм оказался великой движущей силой релятивизма.
И все же «реализм», широко распространившийся на многие сферы культуры, выразивший новый поворот к секуляризации знания, таил в себе некое незаполненное пространство. В 1854 году, когда в Геттингене состоялся съезд естествоиспытателей, группа ученых попыталась спасти «душу»,
Шопенгауэр не принимался материалистами, его метафизика воли контрастировала с вульгарным материализмом того времени, но витализм, который просматривался в его учении, примирял с ним натуралистически ориентированных ученых. В нем была эмпирически трезвая стихия, глубина духовно-душевных симптомов, по которым они тосковали.
У Шопенгауэра можно было найти хвалу трезвому чувству реальности, материалистическое объяснение причинности в природе и примыкающее к Канту обоснование путей нашего познания. Шопенгауэр положил начало кантовскому ренессансу. В его учении обосновывался целостный подход к миру. Привлекательным для многих было положение о том, что подобное восприятие действительности не является единственным, что вещный, чувственно постигаемый мир есть всего лишь мое представление. Шопенгауэр открыл возможность философии жизни. Можно было почитать эмпирическую науку, быть преданным материализму и в то же время им не ограничиваться. Шопенгауэровское «верховенство» воли самой по себе дополняло материально понимаемую действительность.
Еще более действенной, чем натурализм Шопенгауэра, была его этика, изложенная популярно и представшая перед читателем как «философия для всех». В «Парерга и Паралипомена» были опубликованы «Афоризмы житейской мудрости», которые очень скоро стали домашней книгой образованного общества. Философия Шопенгауэра пришлась кстати: он предложил новую веру. С одной стороны, зов мощной воли к жизни стал очевиден и воодушевлял на «подвиги» во славу жизни тех, кому она была мила и кому не было дела до боли и страданий других, равно как и до вечного правосудия. С другой стороны, для тех, чья жизнь протекала в борьбе за кусок хлеба и в житейских страданиях, кто (а их было слишком много) вынужден был жить в страданиях нищеты и в покорности перед судьбой, вера в вечное правосудие оправдывала их смиренное существование. Философия Шопенгауэра стала для них религией. Для профессиональных философов она оказалась противоядием от вульгарного материализма и позитивизма, вернула в философию человека, положив начало развитию персоналистических и экзистенциалистских течений.
«Комедия славы»
Артур и все его добро благополучно пережили революцию. Снова его жизнь вступила в прежнюю колею: утром рукописи, перед обедом флейта, обед в «Английском дворе», затем — чтение газет, прогулки с пуделем и т.д. и т.п. Но «Каспар Хаузер» философии вышел из темницы на свет, а все еще оставался неузнанным, хотя час его славы был уже близок. Еще в марте 1844 года появилось второе издание «Мира как воли и представления», исправленное и расширенное главным образом за счет впервые изданного второго тома. Издатель сначала сопротивлялся переизданию, а затем уступил; Шопенгауэр же отказался от гонорара. В предисловии он писал, что передает свой труд теперь уже в завершенном виде не современникам или соотечественникам, а всему человечеству. Но «тупость» мира еще не была преодолена.
В 1845 году в «Иенской литературной газете» появилась снисходительная по тону рецензия, в которой этот труд рассматривался как некий переход от Канта к Фихте. Никто по-прежнему не замечал, что с учения Шопенгауэра начинается новая эра в философии. Когда в 1845 году Шопенгауэр поинтересовался остатком тиража, Брокгауз сообщил ему, что издание этой книги — самая плохая его сделка.
Новейший
Известность Шопенгауэра в Германии росла независимо от этого случая, постепенно и стихийно, хотя статья в «Фоссишер цайт» действительно в одночасье сделала имя Шопенгауэра знаменитым во Франкфурте. Уже с начала 40-х годов Артур стал получать знаки поддержки. Появились поклонники и ученики — «апостолы» и «евангелисты», которые именовались так не только в шутку. Самый старый из них, Фридрих Доргут — юрист из Варшавы, открыл для себя Шопенгауэра уже в конце 30-х годов и стал истовым приверженцем его учения. Юлий Фрауэнштедт учился философии в Берлине, в годы учения вообще о Шопенгауэре не слышал и узнал о «Мире как воле и представлении» случайно. В 1841 году в «Галлише ярбюхер» он опубликовал свой панегирик: Ю. Фрауэнштедт утверждал, что Шопенгауэр — единственный среди современных философов, кто разработал чистую, глубокую и остроумную философию; на него никто не обращает внимания, это свидетельствует лишь о том, что ей принадлежит будущее.
Второе издание труда обогатило Шопенгауэра еще двумя учениками, которых он особенно полюбил. Это были Иоганн Август Беккер и Адам фон Досс. Оба были не философами, а юристами. Первый из них, майнцский адвокат, обратился к Шопенгауэру в 1844 году с письмом и обнаружил столь близкое знакомство с его трудами, что Шопенгауэр был потрясен. Беккер делился с ним не только своими сомнениями, связанными с учением, но выражал недовольство состоянием посткантовской философии, что весьма импонировало Учителю. Беккер был единственным человеком, ради кого Шопенгауэр покинул Франкфурт: однажды прекрасным летним днем он отправился железной дорогой в Майнц, к нему в гости.
Еще более трогательным был Адам Досс. Прочитав «Мир как воля и представление», он совершил в 1849 году паломничество во Франкфурт. Шопенгауэр принял его и был очарован его энтузиазмом. Он прозвал его своим «апостолом Иоанном» и, желая «подогреть» активность своей пока еще маленькой общины, сообщил Фрауэнштедту о приятном визите: «По точному знанию моих работ и убеждений он по меньшей мере равен, если не превосходит Вас; его усердие неописуемо и доставляет мне много радости» (132. S. 240). И хотя Досс не был «евангелистом», то есть активным проповедником учения Учителя, он все же писал знакомым и незнакомым, а также важным или известным людям, с которыми он даже не был знаком лично, советуя им прочесть произведения философа.
Наибольшей активностью среди почитателей Шопенгауэра отличался Юлий Фрауэнштедт. Он был верным «рабом», публиковал тексты Мастера и комментировал их, разыскивал в газетах, журналах и книгах упоминания о его учении; он заказывал для Шопенгауэра литературу и сообщал ему курс акций на биржах. Однако Шопенгауэр обращался с ним весьма сурово: Фрауэнштедт не слишком хорошо понимал учение Шопенгауэра и в одном из писем назвал волю трансцендентным опыту абсолютом, за что получил гневную отповедь. Когда Фрауэнштедт попытался защититься от нападок Учителя, который обвинял его в том, что тот кокетничает с моралью «бесовского» материализма, Шопенгауэр прекратил с ним переписку. Несмотря на это, Фрауэнштедт остался его верным «евангелистом», и в 1859 году, незадолго до смерти, Шопенгауэр завещал ему свое литературное наследие. В конце концов вокруг Шопенгауэра возникла небольшая община «евангелистов» и «апостолов», своего рода церковь, где Шопенгауэр играл роль верховного пастыря.