Шотландия: Путешествия по Британии
Шрифт:
Пристыженный и повергнутый в отчаяние незнакомец отбывает в бар, где шумная компания егерей обсуждает недостатки и промахи своих хозяев: как полковник профукал огромную рыбину и проявил себя «полным ослом»; как баронет упустил красавца-оленя, ну, и далее в том же духе.
Здесь его тоже принимают с холодным безразличием. Чужак — он и есть чужак. Ему ничего не остается делать, как удалиться в свою спальню и слушать шум реки, доносящийся сквозь открытое окно. Присев на постель, он любуется репродукцией картины Маркуса Стоуна, висящей на противоположной стене. На ней молодой красавчик в старомодных бриджах готовится сделать предложение девушке, которая сидит в неприступной позе на ржавой садовой скамейке — вычурной, но явно неудобной для использования по прямому назначению. На лице юной жеманницы застыло выражение «Я только
В этот миг на лестнице раздается громкий топот. Где-то рядом открывается и захлопывается дверь. Вслед за тем — оглушительный грохот, это баронет скинул свои массивные башмаки. А потом наступает тишина, нарушаемая лишь тихим плеском реки, которая блестит в лунном свете как жидкое, текучее эбеновое дерево.
Трудно объяснить, что произошло за ночь.
Приняв поутру ванну (все в той же ржавой торфяной воде), незнакомец вышел прогуляться перед завтраком и уточнить метеорологические прогнозы на грядущий день. Неожиданно к нему подошел баронет.
— Ну, и как погодка? — завел он разговор. — Кажется, облака низковаты, а?
Вскоре подошел и пастор.
— Ветер сильный, — уточнил он, — и дует из правого квадранта.
Затем, к полному изумлению незнакомца, к ним присоединилась одна из троянских дам — в необъятном твидовом жакете и с тросточкой в руке.
— Вы собираетесь сегодня рыбачить? — поинтересовалась она со слащавой улыбкой.
Чужаку показалось, будто откуда-то доносится звук труб — это на крыльцо выглянул престарелый губернатор. Бросив озабоченный взгляд на небо, он провозгласил:
— Будем надеяться, ветер разгонит облака!
Вконец оторопевший незнакомец про себя отмечает:
«Какие они, оказывается, любезные и очаровательные люди! Сколько простоты и искренности в их поведении! Какая жалость, что мне нужно покидать гостиницу! И как же вчера я мог так ошибаться в них? Вон баронет даже пригласил меня поохотиться в Шропшире. Как мило с его стороны! Какими славными становятся англичане, как только сподобятся вас разглядеть…»
Несколько миль незнакомец проделывает в подобном умиротворенном и размягченном состоянии. А затем вспоминает торчащие из стен оленьи головы, невероятного лосося, возлежащего в курительной комнате, красный плюш и камыши на зеркале. В памяти встает гробовая тишина, которой английский свет встречает незнакомого (и еще не оцененного по достоинству) путешественника.
По крайней мере, именно так происходило со мной, пока я двигался берегом Каледонского канала в Инвернесс.
Глава восьмая.
Там, где кончается земля
Я путешествую к мысу Джон-о’Гроутс через страну Саймона Фрэзера. Я обозреваю холмы, на которых был пленен великий Монтроз, и предаюсь размышлениям о тайне его души. Вечером я прибываю на Джон-о’Гроутс и выслушиваю историю о местных ведьмах, затем продолжаю свое путешествие по безлюдному северному побережью, любуюсь дикой кошкой и возвращаюсь в Инвернесс.
В Инвернессе я принял твердое решение отправиться на север и поглядеть на Джон-о’Гроутс. Это название всегда будоражило мое воображение. Мне представлялся продуваемый всеми ветрами берег и, возможно, маленький домик, одиноко стоящий у самой кромки моря. В отличие от других географических объектов, которые довольствуются обычными безликими названиями, этот прославился своим провокационным выбором имени «Джон».
Ранним утром я вышел на дорогу, тянувшуюся вдоль южного берега Бьюли-Ферт, причем так близко, что мог слышать плеск волн, набегавших на поросшие морскими водорослями прибрежные валуны. Бьюли-Ферт был как никогда красив: синее море, белые чайки, желтые водоросли, и вдалеке маячили холмы дымчато-голубого цвета.
Возле Лентрана дорога резко сворачивала и уходила в глубь плоской зеленой равнины, где в солнечном свете желтели последние неубранные снопы. Неподалеку от моста через реку Бьюли я увидел знаменитый замок Бофорт, чьи башни возвышались над зелеными кронами деревьев. Этот замок связан с одним из самых ярких персонажей в истории Шотландии, имя которому Саймон, лорд Ловат. Даже странно, что сегодня, в эпоху повального увлечения биографиями знаменитостей, никто из писателей так и не заинтересовался этим выдающимся архизлодеем —
Увы, политическая карикатура сыграла злую шутку с этим человеком. Сейчас, если речь заходит о Саймоне Фрэзере, сразу же вспоминается злобный портрет Хоггарта. На нем престарелый Фрэзер — гнусный, обрюзгший, обезображенный подагрой и ревматизмом, с трудом всходит по ступенькам эшафота.
Печальное зрелище. Я бы с большим удовольствием увидел портрет Саймона Фрэзера в юности. Он, несомненно, являл собой образец чрезвычайно привлекательного авантюриста. Природные таланты этого человека поставили его вне рамок собственного класса. Фрэзер был в некотором роде гением. Он обладал феноменальной способностью выпутываться из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Фрэзеру не исполнилось еще и шестнадцати, а его уже трижды арестовывали за приверженность якобитскому движению. Фрэзер сидел во французской тюрьме, был объявлен вне закона (с назначенной наградой за его голову) и держал ответ в суде по обвинению в измене. Тем не менее всякий раз ему удавалось, проявив фантастическую изворотливость, выйти сухим из воды. Этот человек обладал незаурядным личным обаянием, и я убежден, что, если б ему добавить честности и целеустремленности, Фрэзер мог бы стать звездой первой величины на политическом небосклоне Шотландии — под стать самому Монтрозу.
Родился он приблизительно в 1667 году, а в 1683 году окончил Абердинский университет. Его познания в античной литературе оказались настолько стойкими, что на протяжении всей жизни (включая и последние мгновения на плахе) он сыпал цитатами на латыни. После окончания университета Фрэзер намеревался заняться юриспруденцией, но тут перед ним открылись новые блестящие перспективы. Полагаю, требуется прояснить социальное положение молодого Саймона: являясь всего лишь двоюродным братом лорда Ловата, он не мог претендовать на фамильные земельные владения и солидное состояние. Поэтому, когда юношу пригласили сопровождать богатого родственника в Лондон, Фрэзер сразу же ухватился за эту возможность. Он рассчитывал за время поездки расположить к себе лорда Ловата и добиться завещания в свою пользу. По свидетельству самого Фрэзера, лорд Ловат являлся человеком «весьма ограниченного ума», так что, возможно, задача оказалась не такой уж и сложной, как могло показаться с первого взгляда. Так или иначе, молодой Саймон вернулся в Шотландию, довольно потирая руки.
Нужная бумага была у него, а это означало, что если лорд Ловат умрет, не оставив наследника мужского пола, то таковым наследником станет отец Саймона, Томас Фрэзер из Бофорта. И надо же было так случиться, чтобы дьявол, который распоряжается людскими делишками — персонаж не менее умный и обаятельный, чем сам Саймон Фрэзер, — постановил, что лорду Ловату пора завершить свой жизненный путь.
Итак, отец Саймона получил титул лорда Ловата, а сам юноша стал именоваться мастером Ловатом. Однако все было не так просто, как хотелось бы предприимчивым Фрэзерам. Дело в том, что у покойного лорда Ловата осталась дочь и, согласно брачному контракту, она являлась наследницей отца. При поддержке влиятельных родственников ей удалось получить титул баронессы Ловат, что теоретически позволяло претендовать на наследство. Молодой Саймон посчитал, что самым простым решением задачи будет женитьба на девушке. Однако он натолкнулся на непреодолимое препятствие: молодая баронесса наотрез отказалась выходить за него замуж — даже под угрозой применения силы. Подобный афронт глубоко опечалил Саймона Фрэзера. Он даже перестал улыбаться, а ведь в прошлом улыбка никогда (даже в самые черные дни) не покидала его лица. И тогда охваченный гневом Саймон замыслил ужасный план: если он не может получить девушку, то силой возьмет ее мать. Приняв такое решение, он отправился в замок Дун, где проживала вдовствующая леди Ловат. Здесь под покровом ночи свершилось злодеяние, в которое трудно было бы поверить, если бы не соответствующая запись в «Хронике судебных заседаний»: