Шотландия: Путешествия по Британии
Шрифт:
Положение его и так было незавидным. Открыто выступив на стороне якобитов, он отрезал себе все пути к отступлению. А герцог Камберленд сжег за это его замок. Старый хитрец готовился перебраться в надежное укрытие, которое, по его словам, «будет защищать сотня преданных людей — так что оно устоит против всех солдат, которых король Георг сумеет набрать в Шотландии». Убежище, о котором говорил лорд Ловат, находилось на острове посреди озера Лох-Морар. Поэтому он бережно разместил свое тучное и болезненное тело внутри паланкина и отдался на волю носильщиков из числа мужчин клана, которым предстояло перенести его с Лох-Аркайга на Лох-Морар. Однако, как выяснилось, укрытие оказалось не таким уж и надежным. Вскоре на озере объявился английский мановар, к острову отправили лодку с солдатами. Старый Ловат спрятался в дупле старого могучего
Пленника снова погрузили на носилки и доставили в Форт-Уильям. Однако старый хитрец не думал сдаваться даже в этих, казалось бы, безнадежных обстоятельствах. Внутри изнуренного тела все еще горела жажда жизни, и лорд Ловат решил воспользоваться последним шансом. Он отправил письмо герцогу Камберленду.
«Я помню наши совместные прогулки в парках Кенсингтона и Хэмптона, — писал он в своих лучших традициях. — Мне не раз доводилось брать на руки Ваше Королевское Высочество, дабы передать Вас в объятия Вашего августейшего деда, который, помнится, был без ума от Вас и от юной принцессы».
На сей раз Ловат просчитался. Если он надеялся при помощи детских воспоминаний смягчить сердце герцога Уильяма, то его ждало жестокое разочарование. Тем не менее он продолжал:
«Что я еще могу сказать в столь прискорбных обстоятельствах, в каких оказался по воле злой судьбы? Только то, что всецело надеюсь на Ваше великодушие и сострадание. И если бы Ваше Королевское Высочество предоставили мне возможность припасть в Вашим ногам, то уверяю, я сумел бы доказать, что могу еще оказаться полезным королю и правительству. И речь идет не просто об уничтожении сотни таких же слабых и немощных стариков, как я. Весь я — с моими больными руками, ногами и коленками — был бы в Вашем распоряжении».
Нет, что за возмутительный, закоренелый злодей! Оказавшись в столь затруднительном положении в самом конце своей жизни, Ловат изъявлял готовность стать предателем! Трудно проникнуться жалостью к подобному человеку — даже принимая во внимание достоинство, которое он проявил непосредственно в момент казни.
Ловата отправили в конном экипаже в Форт-Огастес, а оттуда в Эдинбург. Спустя какое-то время карета, запряженная шестеркой лошадей, прибыла в Ньюкасл, оттуда неспешно двинулась в сторону Лондона. Жители окрестных деревень с удивлением наблюдали, как распухшее неподъемное тело выгружали на ночлег возле сельских постоялых дворов, как этот безобразный старик с трудом ковылял к дверям: и хотя конвойные драгуны вынуждены были поддерживать его с обеих сторон, злобные старческие глаза беспокойно шарили по толпе, выискивая хорошенькие девичьи лица. По прибытии в Сент-Олбанс он повстречался в «Белом олене» со старым знакомым, который тут же углем набросал его портрет на листе бумаги. Вы, наверное, уже догадались, что этим знакомым был Хоггарт. Его набросок пользовался такой популярностью (и расходился с такой скоростью), что печатникам приходилось работать день и ночь, дабы удовлетворить спрос на портрет злодея Ловата.
На суде Ловат держался с насмешливым достоинством, отпускал шуточки в адрес судей, в частности, высказывал предположения, сколько им заплатили за нужный приговор. Когда повозка с осужденным медленно катила к месту казни, какая-то злобная старуха приблизилась к ней и выкрикнула Ловату в лицо:
— Ужо тебе сейчас отрубят голову, старый уродливый шотландский пес!
На что лорд Ловат с полным самообладанием ответил:
— Все так и будет. Истину вещаешь, уродливая английская шлюха.
Вокруг эшафота колыхалось море взволнованных, любопытных лиц.
— Отчего такая шумиха? — с усмешкой поинтересовался приговоренный. — Неужели все эти люди горят желанием увидеть, как снимут седую голову с туловища, неспособного самостоятельно преодолеть три ступеньки на плаху?
Давка была такая, что под напором толпы эшафот рухнул. Это вызвало новую злорадную усмешку со стороны Ловата.
— Ну правильно, — прокомментировал он. — Чем больше бед, тем успешнее потеха!
Он проверил лезвие топора, придирчиво оглядел собственный гроб и, как положено, расплатился с палачом. Затем с очередной цитатой из Горация: «Dulce et decorum est pro patria mori» [15]
В 1815 году умер последний потомок Ловата, и его земли перешли к Фрэзерам из Стрихена — тем самым, из которых происходит нынешний лорд Ловат.
Я распростился с утопавшим в зелени замком Бофорт и, пройдя по мосту Ловата, попал в очаровательную деревушку Бьюли. Первый встреченный мною человек, как водится, оказался не местным, зато второй порадовал меня новыми подробностями из жизни лорда Ловата. С его слов выходило, что после куллоденской катастрофы Ловат едва успел ускользнуть из лап Камберленда. Якобы, сидя на носилках, он оглянулся и увидел, как горит его замок, подожженный людьми герцога. Если это и неправда — тут я затрудняюсь сказать, — то, значит, порождение людской молвы. И я подумал, сколько же легенд оставил после себя сей непостижимый человек. Эти истории живут веками в краю Фрэзеров, они передаются из уст в уста, но увы, скорее всего так никогда и не будут напечатаны.
15
Сладка и отрадна смерть за отчизну (лат.).
Джон-о’Гроутс отстоит от Инвернесса на 153 мили, и дорога почти все время тянется вдоль побережья. С географической точки зрения здешняя береговая линия является почти точной копией шотландского побережья от Данбара до Питерхеда. Надо только сменить глубокие Ферт-оф-Форт и Тэй на Ферт-оф-Морей и Дорнох, и плавная прямая линия Данди — Питерхед практически продублирует береговую линию на участке от Бонар-Бриджа до Джон-о’Гроутс.
На этом, однако, сходство и кончается. Вместо плодородных приморских долин Файфа, Энгуса, Кинкардина и Абердиншира здесь, на севере, простираются бурые вересковые пустоши и могучие холмы Росса и Сазерленда, вздымающиеся почти у самой кромки моря. По мере продвижения в глубь суши холмы уступают место безлюдным оленьим заповедникам, которые тянутся на многие мили. Ближе к северу это редколесье разнообразится небольшими очаровательными гленами и реками. Все они — Флит, Брора и Уллие — берут начало на высокогорных пустошах и несут свои воды в море.
Три самых северных шотландских графства — Росс-и-Кромарти, Кайтнесс и Сазерленд — одновременно являются и самыми малоизученными. Достаточно взглянуть на карту железнодорожных путей Шотландии, и вы обнаружите, что на всей этой обширной территории имеется лишь одна железнодорожная ветка: она проходит вдоль восточного побережья и ведет от Инвернесса до Уика и Турсо. Между тем общая площадь Росс-и-Кромарти составляет 3260 квадратных миль, Сазерленда — 2028 квадратных миль, а Кайтнесса — 701 квадратную милю. Таким образом, территория примерно в 6 тысяч квадратных миль, расположенная на крайнем севере Шотландии, оказывается вне зоны основных человеческих коммуникаций. Если в наше время — когда в Хайленде осуществляется экскурсионное автобусное обслуживание — какую-то часть Шотландии и можно назвать «неизвестной», то это право, безусловно, принадлежит северным графствам.
Через зеленую низину протянулась прямая дорога от Бьюли до Мур-оф-Орд, и в паре миль от последнего стоит замок Брахан, в прошлом принадлежавший Маккензи из Сифорта. Вряд ли в Хайленде сыщется хоть один человек, который не знал бы о злом роке клана Сифортов и страшном проклятии Брахана Сира. Мне тоже доводилось слышать эту историю, и потому я с особым интересом рассматривал замок.
Побывав в долине Глен-Шиел, я выяснил, что местные горцы до сих пор верят в феномен «второго зрения» — явления, столь заинтересовавшего доктора Джонсона (и наверняка заинтересовавшего бы любого серьезного исследователя). Брахан Сир был одним из самых прославленных и почитаемых чародеев своего времени. Все, что он предсказывал, сбывалось. Посему в Хайленде и на Внешних островах люди и поныне помнят и обсуждают пророчества великого Брахана Сира. Кеннет Маккензи, или Койнних Овар в гэльском варианте, родился в начале XVII века на острове Льюис. Судя по всему, он был талантливым прорицателем, и молва о нем катилась по всему гэльскому королевству. Наиболее же знаменитое его пророчество — то, из-за которого погиб сам предсказатель — касалось семейства Сифортов.