Шпион для Германии
Шрифт:
— А теперь у вас маклерская контора и прелестная секретарша, — перебил я его. — И все это за деньги, полученные вами из Берлина.
Подойдя к окну, я посмотрел на улицу и вновь повернулся к Брауну.
— Я дам вам шанс сохранить все это, — произнес я. — И навещу еще лишь раз, если вы сообщите то, что мне надо знать. Как только вы сведете меня с людьми, с которыми я хотел бы познакомиться, вы тотчас же будете свободны. Вы умрете для нас. Независимо от того, как начнут развиваться дальше события.
Мне даже стало его жаль. Мое
— И что же вам нужно знать? — спросил Браун.
— Все по «Манхэттенскому проекту». Название это он слышал явно не в первый раз и сразу же понял, о чем шла речь.
— Завтра, — сказал он. — Но на этом — конец.
— Да, тогда будет конец, — заверил я его. Я собрался уже идти, когда он произнес:
— Деньги-то у вас есть?
— Есть, и вполне достаточно. — Хочу дать вам совет.
— Хороший совет всегда может пригодиться.
— Парень, берите ноги в руки и отправляйтесь как можно быстрее в Южную Америку. Здесь вам ничего не светит, несчастье же с вами может случиться. Работать на Германию в такое время… На это пойдут только сумасшедшие.
— Мы с вами и есть эти самые сумасшедшие, — заметил я. — И от этого пока никуда не уйти.
Секретарши в приемной не было. Меня это вполне устраивало. И я со всеми мерами предосторожности покинул маклера. Брауна я не боялся. Мне было ясно: это он меня опасался. Он постарел и оброс жирком. Старые и жирные агенты уже не годились для грязной работы. Но они, по крайней мере, знали правила игры. Он сделает свое дело, попытавшись откупиться от нас новой информацией.
Само собой разумеется, что американские секретные службы предприняли все необходимое, чтобы засекретить атомный проект. Полностью сделать это, однако, было просто невозможно. Сколь странно ни прозвучит мое утверждение, но по будущей «хиросимской бомбе» мне работалось легко. Как известно, для ее создания требовался уран, который добывался в Северной Канаде. На этой работе были задействованы сотни и даже тысячи специально подготовленных рабочих. Такое в секрете не удержишь. Так что опытному агенту — настоящего имени мистера Брауна я не знал — не потребуется большого труда получить хотя бы сырую информацию.
Мне оставалось только ждать. О Билли и его делах слышно ничего не было. Воздух, говоря агентурным языком, был, как ни странно, чист. Но я с удвоенным вниманием относился к своему окружению, хотя оно и представлялось вполне безопасным.
За мной не шествовал по пятам ни один агент ФБР. Лишь американский Санта-Клаус преследовал меня на каждом шагу — по радио, в витринах магазинов, в рекламе. Мне казалось, что Дед Мороз в Америке был уже настроен на мир, тогда как в Германии люди собирались отмечать «праздник мира» под голыми рождественскими елками.
Мне вспомнилась Маргарет. Свою меланхолию я утопил в виски. Я представил себя восьмидесятилетним стариком, сидящим в коляске и размышляющим, как бы он повел себя, вернись к нему молодость…
Следующие два дня прошли без происшествий. Джоан навела меня на другие мысли. Самокритично рисовались мне заголовки различных газет. Например: «Последний немецкий агент с подвязанным передником помогает на кухне нашей девушке в уничтожении союзных продуктов питания».
Да, так, видимо, и будет, когда меня схватят.
Насколько я был близок к этому вечером 23 декабря 1944 года, рассказали мне потом во всех подробностях сотрудники ФБР…
В течение двух дней после неудачной попытки получить мои чемоданы в камере хранения Центрального вокзала Билли пил беспробудно. Когда он здорово пьянел, то становился совсем безвольным.
Несколько лет тому назад у него в Нью-Йорке был друг. Вероятно, теперь он сражался на Окинаве или под Аахеном. Возможность встретить его в городе была минимальной. Но он был-таки в Нью-Йорке. Дважды раненный, увешанный боевыми наградами герой войны, он работал в военной промышленности.
Билли разыскал его, рассказав выдуманную историю, в которую его друг — Том С. Уоррен — поверил. По меньшей мере вначале. Будучи совершенно разными людьми, у них было одно общее — любовь к виски.
У Билли еще имелись деньги, и они переходили из одного питейного заведения в другое. Хлопая девиц по голым плечам, они совали им под чулочную подвязку крупные купюры, приглашали кого ни попало выпить, пели и танцевали. Так продолжалось несколько дней, во время которых Том на службе не появлялся, объявив себя больным.
И вот Билли ранним утром почувствовал жуткое похмелье, от которого взвыл. Друг был несколько трезвее.
У Билли развязался язык, и он стал рассказывать обо всем с идиотской логикой пьяного человека. Болтая всякую чепуху, он упомянул «U-1230». Том стал над ним смеяться, но Билли настаивал на своем. Друг внимательно слушал. И бессвязная болтовня приобрела довольно четкие очертания.
Как быть? Том Уоррен был патриотом, прошедшим к тому же войну. Но он был другом, причем настоящим. Сообщение в ФБР было бы равносильно доносу на Билли. Да и кто побежит туда, выслушав пьяные, бессвязные речи? Но если все это было правдой? Если Билли на самом деле работал против собственной страны?
Том посоветовался со своими друзьями. Те единодушно пришли к выводу: надо немедленно обратиться в ФБР! Они напомнили Тому шпионскую историю Даша: несколько матерей и отцов были приговорены к смертной казни только из-за того, что приняли с распростертыми объятиями своих сыновей и не пошли в полицию, чтобы на них донести. Никакие смягчающие обстоятельства во внимание приняты не были: шла война. И хотя приговоры не были приведены в исполнение, двадцать лет тюремного заключения тоже не было им в радость.