Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
Шрифт:
– Как ощущения? – спросил тот.
– Хреновые, – ответил Лимас.
– Но хоть немного получше?
– Должно быть. – Лимас замолк, вспоминая. – Эти подонки измолотили меня до полусмерти.
– Вы убили охранника. Вам известно об этом?
– Да, я догадался с самого начала… А чего они ждали, когда проводили свою тупую операцию? Почему было сразу не задержать нас обоих? Для чего понадобилось выключать свет? Скажу вам одно: они переусердствовали. У нас это называется заорганизованностью.
– Боюсь, вы правы. Мы вообще нация заорганизованных людей. Но за границей это проходит как немецкая
Наступила пауза.
– А что произошло с вами? – спросил Лимас.
– О, я тоже прошел основательную предварительную обработку перед допросом.
– Людьми Мундта?
– И людьми Мундта, и самим Мундтом. Необычные ощущения, если признаться!
– Это еще мягко сказано.
– Нет, я говорю не только о физической боли. Хотя больно было до ужаса, но, как оказалось, Мундту доставило особое наслаждение избивать меня.
– Потому что вы построили теорию о его…
– Потому что я – еврей.
– О господи, – тихо простонал Лимас.
– Вот почему меня он отделал лично, со всем усердием. И непрерывно шептал мне на ухо. Это было очень странно слышать.
– Что именно он говорил?
Фидлер ответил не сразу.
– Что все кончено.
– Но как? Откуда ему все стало известно?
– Утром в день ареста я подал в президиум петицию с просьбой выдать ордер на задержание Мундта как врага народа.
– Но это же сумасшествие… Я говорил вам, Фидлер, что у вас, должно быть, помутился рассудок! Он бы ни за что…
– Помимо вашей информации, против него накопились другие улики. Доказательства, которые я фрагмент за фрагментом собрал в последние три года. Ваши сведения стали лишь решающим, недостающим звеном, вот и все. Как только это стало мне ясно, я подготовил доклад, текст которого разослал всем членам президиума, кроме Мундта. Они получили его одновременно с моим заявлением об ордере на его арест.
– И в этот же день арестовали нас самих.
– Да. Я знал, что Мундт не сдастся без боя. Мне были известны все его сторонники в президиуме и те бесхребетные соглашатели, которых мой меморандум настолько перепугал, что они бросились к Мундту, как только получили его. Но я был уверен, что в итоге он потерпит поражение. Я вручил президиуму оружие, способное уничтожить его. Мой доклад попал по назначению, и за те несколько дней, когда нас с вами подвергали мучениям и допросам с пристрастием, члены президиума имели возможность всесторонне изучить документ и убедиться, что в нем все правда. Каждый понял это и знал, что поняли и все остальные. В конце концов они вынуждены были перейти к действиям. Сплоченные общим для всех страхом перед Мундтом, объединенные даже своей трусостью и слабостью, они перешли в атаку на него и назначили заседание трибунала.
– Трибунала?
– Секретного, разумеется. Он соберется уже завтра. Мундт находится под арестом.
– А какие другие улики вам удалось собрать?
– Потерпите – и узнаете, – ответил Фидлер с улыбкой. – Завтра вам станет известно все. – Он ненадолго замолчал, чтобы позволить Лимасу покончить с едой.
– Этот трибунал, – спросил затем Лимас, – как именно он проводится?
– Процедуру определяет президиум. Важно помнить, что это не обычный народный суд. Это скорее напоминает заседание следственного комитета. Специального следственного комитета, члены которого назначаются президиумом для рассмотрения чрезвычайных дел в отношении… конкретных лиц. Потом составляется отчет, содержащий рекомендации комитета. В подобном случае рекомендации можно считать равносильными приговору суда, и они не подлежат публичной огласке как секретная часть работы президиума.
– Каков механизм? Есть судьи и защита обвиняемого?
– Да, избирается судебный триумвират, – ответил Фидлер, – и присутствует некто, играющий роль адвоката. Завтра я сам выступлю в качестве прокурора, чтобы изложить суть обвинений против Мундта. Его защитником будет Карден.
– Кто такой Карден?
Фидлер замялся.
– Тяжелый человек, – сказал он. – С виду похож на сельского фельдшера. Маленький, добродушный. Он был узником Бухенвальда.
– Почему Мундт не может сам быть своим адвокатом?
– Это было его собственное решение. Я уже слышал, что у Кардена есть какой-то свидетель защиты, которого он вызвал.
Лимас пожал плечами.
– Что ж, я мало что понимаю в ваших делах, – сказал он, после чего оба снова замолчали.
– Я бы сумел легче перенести все, – задумчиво произнес Фидлер. – По крайней мере мне так кажется. Было бы легче выдержать пытку, если бы он мучил меня из-за личной ненависти или зависти. Вам понятно, о чем я? Эта долгая, долгая, невыносимая боль, а ты все время лишь думаешь про себя: «Либо я сейчас потеряю сознание, либо научусь сносить любые страдания. Природа, так или иначе, возьмет свое». А боль все нарастает, как будто скрипач переходит в крещендо. Ты считаешь, что больнее уже быть не может, но ошибаешься – такова уж боль сама по себе: она непрерывно усиливается, и твое тело привыкает к ее все более высоким нотам, как ухо глухого ребенка, которого пытаются научить слышать. И все время этот шепот: «Еврей… Жид». Я бы его понял, клянусь, что понял бы, если бы он все это делал во имя идеи, ради интересов партии или в силу личной ненависти именно ко мне. Но ничего подобного, он ненавидит…
– Довольно, – оборвал его Лимас. – Разве вы не знали, какая это мразь?
– Да, – согласился Фидлер, – он мразь.
Фидлером владело возбуждение. «У него накопились мысли, которыми ему с кем-то необходимо поделиться», – подумал Лимас.
– Я много думал о вас, – продолжал Фидлер. – Я размышлял о той нашей беседе. Помните? О движителе.
– О каком движителе?
Фидлер улыбнулся:
– Извините, это, видимо, слишком прямой перевод, к которому я прибегнул. Я имею в виду движущую силу, мотивы, духовные устремления. Или как еще это могут называть христиане?
– Я не христианин.
– Но вы же понимаете, что я имею в виду. – Он снова улыбнулся. – Хотя это и приводит вас в смущение… Изложу свою мысль иными словами. Предположим, Мундт прав. Он требовал от меня признания, как вы догадываетесь. Я должен был признаться, что вступил в сговор с британскими лазутчиками, которые спланировали его ликвидацию. На этом строится вся его теория – что вы и я были вовлечены в сложную операцию, задуманную британской разведкой, чтобы избавиться от самого важного человека в Абтайлунге. Он хочет повернуть против нас наше же оружие.