Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби
Шрифт:
Главная канцелярия – память и справочная библиотека МИ-6 – размещалась в районе Прэ-Вуд в Сент-Олбансе, по соседству с главным управлением Пятого отдела. В размещенных здесь указателях были объединены личные дела всех нынешних секретных британских агентов и каждого агента, шпионившего на Великобританию с момента создания МИ-6 в 1909 году, включая имена, кодовые имена, прозвища, характеристики, качество работы и оплату, самый настоящий перечень шпионов по всему миру. Заведовал всей этой невероятно важной и опасной сокровищницей секретов капитан Уильям Вудфилд, главный регистратор, бывший полицейский с багровым лицом, чья страсть к возлияниям была чрезмерной даже по меркам МИ-6. В отчете для советского куратора Филби описал Вудфилда в своей обычной сжатой манере: «Около 58 лет, пять футов шесть дюймов, худощавого телосложения, темные волосы, лысая макушка, носит очки, длинное узкое лицо, раньше в течение нескольких лет был приписан к специальному отделу». Вудфилд любил похабные шутки и «розовый джин»: Филби специально разыскивал его в «Короле Гарри», чтобы щедро обеспечить и тем и другим. Вскоре они стали задушевными приятелями-собутыльниками, и когда Филби попросил разрешения посмотреть указатели, связанные с Испанией и Португалией, Вудфилд без единого вопроса позволил ему их
Филби, как водится, отправил отчет в Москву. В этом документе британские шпионы в Советском Союзе были описаны с типичной для него прямотой: «Их нет». По сообщению Филби, шеф московского подразделения МИ-6 не завербовал в Советском Союзе ни одного сколько-нибудь значимого шпиона; на его удочку попались лишь несколько незначительных информаторов, главным образом поляков. Более того, СССР был всего лишь «десятым в списке стран, куда собирались посылать агентов». Согласно документам, в Советской России не было ни британской агентурной сети, ни шпионской кампании МИ-6, «ни каких-либо советских граждан, работавших секретными агентами в Москве или где-либо еще на советской территории». Доклад Филби восприняли с изумлением; вследствие паранойи в сочетании с раздутым чувством собственной важности в Москве разозлились и не поверили. Советский Союз был мировой державой, а МИ-6 – наиболее грозной разведывательной организацией в мире; соответственно, были все основания полагать, что Великобритания, несомненно, шпионит за СССР. Если Филби утверждал иное, он, несомненно, лгал. Сама идея, что Великобритания теоретически могла отвести могучему советскому государству десятое место в своем списке стран-мишеней для шпионажа, была «явной нелепостью» (и, по правде говоря, весьма обидной). Разгневанный офицер советской разведки взял красную ручку и нацарапал два больших и сердитых восклицательных знака через весь текст доклада. Утверждение Филби представлялось им «крайне подозрительным»; его неспособность оправдать ожидания «вызывала сомнения»; в связи с этим его снова надлежало подвергнуть «проверке и перепроверке». По правде сказать, британская разведка все больше сосредотачивала свое внимание на угрозе нацизма, и с тех пор, как Москва стала союзником, Форин-офис наложил строгие ограничения на ведение секретной деятельности в Советском Союзе. Но когда Энтони Блант подтвердил, что у МИ-6 не было тайных агентов в СССР, он и сам попал под подозрение: должно быть, Филби и Блант в сговоре. Так сложилась причудливая ситуация: Ким говорил Москве правду, а ему не верили, поскольку правда эта противоречила ожиданиям Москвы.
Успешное несанкционированное проникновение Филби в советские документы было одновременно замечательным шпионским деянием и потерей времени: мало того что оно только усилило подозрения Москвы, но и едва не положило конец карьере Филби. Как-то раз поутру Билл Вудфилд, обладатель багрового лица, послал Филби вежливую записку с просьбой вернуть указатели к советским документам; Филби ответил, что уже сделал это. Вудфилд, неряшливый пьяница, но крайне аккуратный библиограф, заметил, что на полке стоит только один указатель и в журнале записей возвращение второго тома никак не зафиксировано. Филби продолжал настаивать на том, что книги возвращены в хранилище, но все же перевернул свой кабинет «вверх дном» в напрасных поисках пропавшего тома. Он встретился с Вудфилдом в «Короле Гарри», «чтобы обсудить загадочную пропажу, пропустив по нескольку коктейлей „розовый джин“», и, к своему ужасу, выяснил, что по законам регистрации необходимо проинформировать Ш об отсутствующих документах. Это было в пятницу. Вудфилд сказал, что отправит докладную записку в понедельник. «Не о чем волноваться, – заверил Билл. – Чисто формальная бумажка». Так Филби оказался в большой опасности. Мензис может понять – и даже одобрить – его интерес к агентам МИ-6 в Испании и Португалии, но у него, безусловно, возникнет вопрос: что, черт возьми, его протеже может делать с материалами по Советскому Союзу, то есть по теме «далеко за пределами обычного круга [его] обязанностей»? В лучшем случае Филби предстояло непростое объяснение; в худшем – ему крышка.
После выходных, заполненных медленно кипящей паникой, наступил понедельник, а вместе с ним – в последнюю минуту – и отсрочка. Секретарша Вудфилда, на несколько дней слегшая с гриппом, вышла на работу и все объяснила: ей пришло в голову объединить два указателя в один том, чтобы материалы занимали меньше места на полке. Филби и вправду вернул документы. Вудфилд обрушил на Кима бурный поток извинений за неловкую путаницу, в очередной раз восседая над «рекой „розового джина“». Если бы секретарша Вудфилда болела чуть серьезнее и дольше, а ее начальник не нализался так сильно, история Филби могла бы на том и закончиться. Но удача сопутствовала ему: он увернулся от республиканского снаряда в Испании, увильнул от зацепки, подброшенной перебежчиком Кривицким, и едва избежал разоблачения, порывшись в советских документах. «Удача играла в моей жизни огромную роль, – впоследствии признавался он. – Но главное – знать, как ее использовать».
Николас Эллиотт начинал терять терпение. Жизнь в Сент-Олбансе оказалась довольно приятной, но «уединенной». Проведение контрразведывательных операций в оккупированной Голландии требовало написания гигантского количества служебных записок, приводившего к весьма посредственным результатам, и совершенно не предполагало действия. Мир разведки, согласно выводам Эллиотта, делился на «тех, кто сидит за столом у себя в стране, анализируя и оценивая информацию по мере поступления, и тех, кто отправляется в известные и малоизвестные места, чтобы эту информацию раздобыть». Филби принадлежал к первым – одаренный аналитик, умеющий сопоставлять факты, а вот Эллиотт скорее тяготел к последним, и ему «не терпелось оказаться в следующем театре военных действий». Он мечтал о дальних странствиях, отчасти в пику решительному недоверию отца к «загранице». («Будь проклят любой иностранец, если он не занимается скалолазанием, – провозглашал Клод, – а немцы прокляты, даже если занимаются»). Эллиотту остро не хватало риска. С помощью Филби он начал
Трехнедельный путь в Лагос Эллиотт провел, играя в бридж с офицером ВСО, «посланным в Анголу, чтобы затеять там бучу», дожидаясь своей очереди приручать старинное японское корабельное орудие, установленное на корме, и, конечно, то и дело заглядывая в «хорошо укомплектованный бар». Хотя по своим питейным способностям Эллиотт никогда не мог сравняться с Филби, выпивал он с большим удовольствием, несмотря на диабет, с которым боролся, попросту не употребляя сахара. Большинство его коллег даже не подозревали, что он диабетик; проявляя характерное для него безрассудство, Эллиотт не желал поступаться развлечениями ради здоровья. Когда судно вошло в порт Фритауна, на причале Эллиотта приветствовал Грэм Грин – на тот момент не особо довольный жизнью представитель МИ-6 в Сьерра-Леоне, подходящем месте, чтобы собирать материалы для прозы, но полном захолустье с точки зрения разведки. Едва бросив на Эллиотта взгляд, Грин провозгласил его «самым невзрачным армейским офицером, которого когда-либо видел». За выпивкой Грин объяснил, что считает главным поводом для беспокойства «нехватку противозачаточных средств в Сьерра-Леоне», и Эллиотт «сумел частично разрешить эту проблему благодаря щедрости некоторых наших пассажиров». Николас решил, что они предназначались для личных нужд Грина; на самом же деле будущий романист устроил «передвижной бордель», чтобы вытягивать секреты из «двух одиноких немцев, заподозренных в шпионаже за британским судоходством», и работницы заведения требовали защиты от венерических заболеваний.
В Лагосе Эллиотт пересел на транспортный самолет «Дакота» и пять дней спустя достиг Каира, галопом проскакав по Африке через Кано, Форт-Лами, Эль-Фашер и Хартум. После того как Эллиотт доложил о своем прибытии руководству, ему сообщили, что в качестве первого задания он должен отвезти целый грузовик секретных материалов в Иерусалим на безопасное хранение, а потом отправиться в Бейрут. Затем ему предстояло сесть на легендарный экспресс «Тавры», идущий в Турцию.
Старый поезд медленно поднимался на Таврские горы, потом тихонько семенил по Анатолийскому плато в Анкару, а оттуда в Стамбул, никогда не превышая скорости тридцать миль в час и постоянно останавливаясь без видимых причин. Еда в вагоне-ресторане была отменной, и Эллиотт счел путешествие «восхитительным», а еще более приятным его сделало общество новой секретарши, молодой англичанки по имени Элизабет Холбертон.
Мисс Холбертон произвела на Эллиотта большое впечатление. В начале войны она побывала в моторизованных частях и водила джипы в пустыне, а потом стала секретарем в ставке верховного командования в Каире. Ревностная католичка с аристократическими манерами, она обладала острым умом, находчивостью и какой-то сдержанной красотой. Отец Элизабет в свое время руководил Бомбейско-Бирманской торговой корпорацией, а мать происходила из ирландской семьи потомственных судей. Молодые люди отлично поладили. Когда запасы воды в поезде иссякли, кондуктор принес Элизабет бутылку турецкого куантро, предложив почистить им зубы. Девушка назвала такой опыт освежающим. Эллиотту это понравилось.
Дипломатической столицей Турции была Анкара, но посольства главных держав находились в Стамбуле, на перекрестке между Европой и Азией; именно здесь осуществлялся серьезный шпионаж. Послом Великобритании в Турции служил сэр Хью Монтгомери Нэтчбулл-Хьюджессен, дипломат старой закалки. Большую часть времени он проводил на посольской яхте и был (видимо, неизбежность!) старым другом отца Эллиотта по Итону. По отношению к действиям британской разведки в Турции Хьюджессен занимал позицию «страдальческого терпения». Формально имея младший дипломатический ранг, Эллиотт вступил в быстро разраставшуюся многоуровневую разведгруппу под общим командованием подполковника Гарольда Гибсона, ветерана МИ-6, обладавшего «большими способностями и энергией». Гибби осуществлял надзор за обширной системой сбора информации и курирования агентов, распространявшейся из Турции в Румынию, Болгарию, Грецию, Югославию и Венгрию. В задачи Эллиотта как представителя Пятого отдела входило саботировать операции вражеской разведки – главным образом те, что проводились абвером. Гибсон позволял Эллиотту разыскивать и атаковать вражеских шпионов в Турции по своему усмотрению, а их здесь было немало.
Стамбул, по словам официального историка МИ-6, был «одним из главных шпионских центров военнного времени». Город находился всего в сорока милях от оккупированной нацистами Болгарии; для Германии это был выход Ближний Восток, а для союзников – точка доступа к оккупированной Европе. Турки боялись Германии, не доверяли Советскому Союзу и не питали особых симпатий ни к британцам, ни к американцам. Но власти соглашались терпеть шпионаж иностранных держав при условии, что это не нарушало суверенитета Турции, а шпионы не попадались. К 1942 году примерно семнадцать разных разведок сошлись в Стамбуле, чтобы внедряться и смешиваться, подкупать, искушать и предавать, а с ними прибыла большая и пестрая толпа агентов и двойных агентов, контрабандистов, шантажистов, торговцев оружием, наркодельцов, беженцев, дезертиров, спекулянтов, сутенеров, фальшивомонетчиков, проституток и аферистов. Слухи и тайны – некоторые из них правдивые – вились вокруг баров и темных переулков. Одни шпионили за другими; турецкая тайная полиция «Эмниет» шпионила за всеми подряд. Некоторые сотрудники турецких ведомств были готовы делиться сведениями за хорошее вознаграждение, но то и дело, если шпионаж становился слишком наглым или предложенная компенсация казалась недостаточной, «Эмниет» проводила аресты. Шпионская война была напряженной и до странности персональной. Глава абвера был шапочно знаком со своими противниками из числа МИ-6 и советской разведки. «Все имели неплохое представление о своих врагах», – писал Эллиотт. Стоило тому или другому начальнику разведки войти в танцевальный зал «Парк-отеля», как оркестр бросался играть песню «Детка, детка, я шпион!»: