Шпионские и иные истории из архивов России и Франции
Шрифт:
Творение архитектора Огюста Рикара (Августа Августовича) де Монферрана, подарившего северной столице России Исаакиевский собор и ряд других архитектурных шедевров, было торжественно открыто в день памяти святого благоверного князя Александра Невского 30 августа (11 сентября н. с.) 1834 года. Император Николай придавал этому событию первостепенное значение, желая подчеркнуть его общенациональный характер.
На открытии памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного, главным деянием которого была победа над величайшим из полководцев, присутствовал весь иностранный дипломатический корпус за одним только исключением. Отсутствовал посол Франции маршал Никола Жозеф Мэзон, представлявший при петербургском дворе короля французов Луи-Филиппа. Этот факт, разумеется, не остался незамеченным, породив множество противоречивых слухов и домыслов.
Одни утверждали, что маршал несколько дней назад внезапно выехал из Петербурга на родину, причем без положенной в таких случаях отпускной аудиенции. Другие говорили, что французский
Как это нередко случается, ближе всех к истине оказались скептики. Это подтверждается документами из Архива Министерства иностранных дел Франции, выявленными мною в Париже. Речь идет о депешах самого маршала Мэзона, адресованных министру иностранных дел адмиралу Анри де Риньи. Но прежде чем ознакомить читателя с их содержанием, следует напомнить, что в результате Июльской революции 1830 года русско-французские отношения основательно испортились. Дипломатическим советникам царя, и прежде всего графу К. В. Нессельроде, стоило больших усилий убедить Николая Павловича принять революцию как реальность и не разрывать отношений с Францией. Император неохотно, но все же согласился с доводами рассудительного Нессельроде, но для себя никогда не переставал считать «короля баррикад» Луи-Филиппа Орлеанского «узурпатором» престола. Почти на всем протяжении существования Июльской монархии, вплоть до ее падения в феврале 1848 года, отношения между Россией и Францией были весьма прохладными.
Луи-Филипп, как мог, пытался их нормализовать. Зная, что Николай I цивильным фракам предпочитает военные мундиры, Луи-Филипп, выбирая кандидатов на посольскую должность в Санкт-Петербург, старался отдавать предпочтение профессиональным военным, а не карьерным дипломатам. Своим первым послом в России после учреждения Июльской монархии в августе 1830 года он оставил герцога Тревизского, маршала Мортемара, назначенного еще Карлом X, а в 1832 году на смену ему прислал другого маршала, маркиза де Мэзона. Король-гражданин, как называл себя Луи-Филипп, надеялся, что маршалу Франции удастся хоть как-то сгладить неприязнь царя к «фальшивой», по определению русского самодержца, Июльской монархии.
И в самом деле, старый вояка Мэзон 100 , как до него и Мортемар, был благосклонно принят Николаем, чтившим военные заслуги выше гражданских доблестей. Правда, это личное расположение русского самодержца так и не распространилось на режим Июльской монархии и на самого Луи-Филиппа. А история с открытием Александровской колонны в 1834 году стала еще одним поводом к напоминанию о болевых точках в русско-французских отношениях.
Одной из таких точек было поражение наполеоновской Франции в 1814 году. В отличие от режима Реставрации, считавшего Наполеона своим «кровным врагом» и по этой причине ничуть не скорбевшего о катастрофе 1814 года, Луи-Филипп начал возрождать, если не культ, то добрую память о великом полководце и создателе Первой империи. Во Франции все чаще вспоминали о недавних блестящих победах французского оружия и не склонны были, по примеру свергнутых Бурбонов, приветствовать унижение Франции. А именно унижение своей страны усмотрел французский посол маршал Мэзон в подготовлявшемся в Петербурге торжественном открытии памятной колонны победителю Наполеона.
100
Никола Жозеф Мэзон (1771 – 1840) начинал карьеру в 1789 году в Национальной гвардии, где к 1791 году дослужился до капитана. Активный участник революционных войн, он с 1797 года служил под началом будущего маршала Бернадотта. С учреждением империи Мэзон занимает командные посты в Великой армии, приняв участие в сражениях под Аустерлицем и Йеной, в военной экспедиции в Испанию и в походе в Россию, когда он был удостоен чина дивизионного генерала. После перехода через Березину Мэзон заменяет получившего ранение маршала Удино на посту командира 2-го корпуса. В 1813 году, командуя 5-м корпусом, он наносит поражение прусским войскам и занимает город Галле. За доблесть, проявленную в Лейпцигском сражении, где он был ранен, Мэзон получает Большой крест Почетного легиона и графский титул. После отречения Наполеона Мэзон переходит на службу к Людовику XVIII и сохраняет верность Бурбонам во время Ста дней, за что был удостоен титула маркиза и звания пэра Франции. Вместе с тем Мэзон отказался войти в состав Военного трибунала, судившего маршала Нея, перешедшего на сторону Наполеона во время Ста дней. За это он был временно подвергнут опале. В 1829 году Карл X присваивает Мэзону звание маршала Франции. С началом Июльской революции 1830 года Мэзон поддержал Луи-Филиппа, за что получил пост министра иностранных дел, а затем возглавил посольство в Вене. В 1832 году король Луи-Филипп доверил ему ответственный пост своего посла в Санкт-Петербурге.
Впервые он сообщил в Париж о предстоящем событии еще в мае 1834 года. Вот что писал Мэзон министру иностранных дел графу де Риньи в депеше от 31
101
AA'E. Correspondance politique. Russie. 1834. Vol. 188. Fol. 252 recto verso.
Этому событию должно было предшествовать открытие в Петербурге Триумфальной арки в честь победы в 1812 году. Разумеется, члены дипломатического корпуса были уведомлены о необходимости почтить своим присутствием эти торжества.
Поразмыслив, маршал Мэзон решил уклониться от участия в открытии Триумфальной арки, срочно выехав под каким-то предлогом в Москву, где провел несколько дней.
30 августа 1834 года он направил Риньи депешу, в которой объяснил свое решение. «Я только что вернулся из путешествия в Москву, которое продолжалось десять дней, – писал Мэзон. – Я предпринял эту поездку с единственной целью, чтобы не находиться в Санкт-Петербурге 17/29 августа, когда здесь состоялось открытие Триумфальной арки, которая была воздвигнута в память о вступлении русских войск в Париж. Поскольку идея создания этого памятника появилась еще в предыдущее царствование и призвана напомнить о временах наших поражений, я посчитал своим долгом не принимать участия в этой церемонии» 102 . Далее в своей депеше Мэзон, со слов сотрудников посольства, остававшихся в северной столице, кратко описал саму церемонию. «По этому случаю, – сообщил он министру, – перед Триумфальной аркой было выстроено около трех тысяч бывших солдат, принимавших участие в кампаниях 1812 – 1813 – 1814 и 1815 годов. После того как этот памятник был освящен духовенством, войска продефилировали перед Императором, пройдя под Триумфальной аркой» 103 .
102
Ibid. Vol. 189. Fol. 128.
103
Ibid.
Отсутствие французского посла на торжествах с участием Николая I не осталось не замеченным императорским двором, хотя отсутствие Мэзона в Петербурге формально как будто извиняло его. Но через несколько дней предстояло еще более грандиозное действо.
Когда Мэзону стал известен замысел царя, связанный с открытием Александровской колонны, он пришел буквально в отчаяние. Понимая, что принимать решение об участии или неучастии в предстоящей церемонии, за отсутствием инструкций из Парижа, ему придется самостоятельно, на свой страх и риск, Мэзон 9 сентября, то есть за два дня до открытия колонны, в депеше министру изложил все обстоятельства этого дела. «Я уже имел честь сообщить Вашему превосходительству в предыдущих донесениях причины моей последней поездки в Москву, – писал Мэзон. – Я ухватился за этот предлог, чтобы, не вызывая ненужных подозрений, не принимать участия в открытии Триумфальной арки, посвященной воспоминаниям о наших бедствиях и об эпохе, столь горестной для Франции. Если бы я мог тогда предположить, – продолжал посол, – что церемония открытия Александровской колонны также должна содержать намек на эти скорбные для нас воспоминания, я, разумеется, продлил бы мое пребывание в Москве, и вернулся бы в Санкт-Петербург только после окончания этих мало подобающих демонстраций» 104 .
104
Ibid. Fol. 133 recto verso.
По всей видимости, маршал Мэзон долгое время искренне полагал, что колонна, воздвигаемая на Дворцовой площади, будет не более чем обычным памятником покойному императору Александру, лишенным какой-либо политической окраски. Откуда французскому послу было знать, что Николай I, еще на стадии утверждения проекта Монферрана, внес свои коррективы в замысел архитектора, став, по существу, его соавтором. Об этом Мэзону сообщил сам Монферран, спешно вызванный для разъяснений в посольство Франции. Оказалось, что сооружаемый им памятник должен символизировать победу Александра над Наполеоном.
Для маршала Мэзона это стало неприятной неожиданностью, которой он поделился с Риньи: «К сожалению, господин граф, – из всех предшествующих разговоров с графом Нессельроде я имел основание верить, что никакое досадное для нас проявление не примешается к той блистательной дани уважения, которое Император Николай намерен воздать своему брату.
Колонна, которую он распорядился воздвигнуть в его память, должна была быть, как уверяли, исключительно религиозным памятником, призванным увековечить память о славном для России царствовании. В первоначальном замысле не было ни враждебной [для нас] надписи, ни оскорбительного трофея. Ангел, несущий крест, венчающий колонну, был выбран самим Императором как символ [предыдущего царствования]. Нельзя не вспомнить в связи с этим известную всем скромность Александра, а также миролюбивые устремления его преемника.