Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Черкасов Петр Петрович

Один из этих молодых людей, – продолжал Феррьер-леВайе, – был постоянным посетителем некоторых салонов, где собирается изысканное общество С. – Петербурга и где я его неоднократно встречал. Это господин Кашкин. Ему девятнадцать лет, и его, кажется, преследует рок; его отец, замешанный в заговоре 1825 года, провел долгие годы в Сибири.

Все эти люди обычно собирались у Петрашевского, в библиотеке которого имелись почти все публикации социалистической направленности. Говорят, что они создали своего рода клуб, где получали контрабандой книги и газеты от Консидерана и Прудона, запрещенные цензурой, и даже наладили переписку с вождями французских и германских коммунистов. Я думаю, что в целом это объединение [молодых людей] вдохновлялось, скорее, ребяческим любопытством, нежели стремлением

к серьезным действиям, и в этом смысле оно составляет скорее парадокс, нежели заговор» 137 .

137

AA'E.. Correspondance politique. Russie. 1849. Vol. 203. Fol. 114 – 116.

Как видим, сообщенная французским дипломатом первая информация о деле Петрашевского носила в целом достоверный характер. В депеше впервые высказывается мысль и о том, что это дело не столь серьезно, как пытается представить русское правительство.

Представляют интерес и суждения Феррье-ле-Вайе о «партиях», существующих в России. Речь идет о двух идейно-политических течениях – западников и славянофилов, возникших на рубеже 1830-х – 1840-х годов. Правда, французский дипломат зачисляет в эти «партии» не литераторов и публицистов, как было в действительности, а молодежь. «В среде молодежи, выпущенной из университетов, существует некая славянская партия, – пишет Феррье-ле-Вайе. – Есть и другая партия, – продолжает дипломат, имея в виду западников, – она менее многочисленна и пропитана гегельянскими идеями, заимствованными в Германии. Лет десять – двенадцать назад пошла мода на то, чтобы преуменьшить значение французской цивилизации за счет германской. Тогда в берлинской философии увидели лишь облака, но не предвидели молнии» 138 .

138

Ibid. Fol. 116 verso.

Здесь же Феррьер-ле-Вайе высказывает весьма оригинальную мысль о том, что своим распространением в России западничество обязано не кому иному, как графу Сергею Семеновичу Уварову, министру народного просвещения и главному идеологу николаевской России, автору знаменитой триады «Православие. Самодержавие. Народность». Вот что пишет об этом французский дипломат: «У графа Уварова появилась идея направить в Германию некоторое количество молодых людей, которые должны были по возвращении преподавать в России историю и философию. Он полагал, что эти молодые преподаватели привезут с собой именно философию Гегеля, которая будет иметь на их учеников то же воздействие, что и в самой Германии.

Стоит ли теперь удивляться, что социалистические идеи распространяются здесь среди молодых людей. Цензура, очень жесткая по отношению к газетам, а также к историческим и философским трудам, более чем терпима к романам. Во всех книжных лавках здесь продаются книги Жорж Санд, Эжена Сю и другие, выходящие у нас романы смелого социального звучания. Но пошли еще дальше. Их переводят на русский язык и публикуют большими тиражами в журнале под названием “Библиотека для чтения”…» 139

139

Ibid. Fol. 116 verso – 117 verso.

К ответственности графа Уварова за распространение либеральных настроений среди русского студенчества Феррьерле-Вайе возвращается в другой депеше министру иностранных дел. «Все заговорщики, – сообщал дипломат 25 июня 1849 года, – это молодые люди, недавно выпущенные из университетов. Признано, что они увлеклись этими идеями под влиянием философии Гегеля, с которой их познакомили молодые профессора, которых граф Уваров в свое время отправил в Германию для изучения истории и философии» 140 .

140

Ibid. Fol. 167.

Кстати,

примерно то же думал о своем давнем и верном соратнике и сам император Николай Павлович. Одним из последствий дела Петрашевского стало увольнение в отставку бессменного (с 1833 года) министра народного просвещения. Что касается либералов-западников, то французский дипломат полагал, что они не имеют будущего в России. «… Это движение умов в духе европейских новаций, – отмечал Феррьер-ле-Вайе в донесении от 12 мая 1849 года – не представляет большой опасности, поскольку оно питается совершенно неприемлемыми для народа идеями, которые интересны лишь самим вожакам, не имеющим массовой поддержки.

Напротив, – подчеркивал дипломат, – славянская партия имеет глубокие корни, и поскольку к тому же она исходит из интересов государства, то может самым благоприятным образом способствовать естественному и самобытному развитию русской цивилизации» 141 .

В депеше от 25 июня Феррьер-ле-Вайе сообщал о серьезной обеспокоенности Николая I делом петрашевцев. «Говорят, – писал французский дипломат, – что Император, под влиянием и живым впечатлением от этого неожиданного для него происшествия, поначалу намеревался даже закрыть все гражданские университеты, заменив их системой практического и военного образования. Однако в конечном счете он прислушался к советам не делать этого и ограничился менее строгими мерами. Отныне в каждом университете не должно быть более 300 студентов. В настоящее время в Петербургском университете насчитывается 900 студентов, а в Московском – 1200. В других университетах количество студентов колеблется в пределах этих двух цифр.

141

Ibid. Fol. 117 verso – 118.

Осуществление принятого решения на четверть сократит гражданское образование в стране. Правда, данное решение было принято не в форме Указа, оно не будет регистрироваться в Совете Империи и публиковаться в “Сенатских Ведомостях”. Речь идет о предписании, которое, несомненно, может быть исполнено с осмотрительностью. Но что представляется совершенно очевидным, так это то, что будет обращено самое серьезное внимание на реформу народного образования…» 142

Так оно и произошло. Другим последствием дела Петрашевского, наряду с отставкой графа Уварова, стала реорганизация системы народного образования с целью ограничения «вредного» европейского влияния на благонравную русскую молодежь.

142

Ibid. Fol. 167 – 168.

Тем временем следствие по петрашевцам завершилось, и само дело было передано в Военный суд. Об окончании этой истории имеется свидетельство поверенного в делах Франции в России Голдре-Буало. В депеше на имя министра иностранных дел генерала де Лаитта он сообщал 5 января 1850 года: «Начало 1849 года было отмечено раскрытием тайного общества, цели и намерения которого до сих пор остаются окончательно не выясненными. Оно насчитывало в своих рядах весьма незначительное количество участников: молодые люди, едва получившие образование, в большинстве своем неизвестные обществу, с неясными взглядами.

Полиция очень скоро оказалась осведомленной об их деятельности. Довольно долгое время она выжидала, наблюдая за ними, а потом внезапно провела пятьдесят арестов…

Работа Следственной комиссии продолжалась шесть месяцев. Вследствие доклада, который она представила Императору, некоторые из числа арестованных были выпущены на свободу. Остальные были переданы в военную юрисдикцию и предстали перед судом в составе: генерал Перовский, председательствующий; Строганов, Анненков, Толстой, а также сенаторы – Лобанов, Дурасов и Веймар. Обвиняемые были приговорены к расстрелу за организацию заговора с целью свержения существующих законов и политического строя Империи.