Штамм «Андромеда». Человек-компьютер, Крайтон Майкл

Штамм «Андромеда». Человек-компьютер

на обложку

Крайтон Майкл

Шрифт:

— Могу, разумеется. Но зачем? Мы ведь знаем, что маленький компьютер в полном порядке.

— Да-да, — перебила Дженет. — Конечно. Но все-таки сделайте это. Для гарантии.

Герхард ничего не ответил, но его взгляд был достаточно выразителен. «Для гарантии против чего?» — яснее всяких слов спрашивал он.

— Ну, пожалуйста.

— Ладно, — сказал Герхард. — Я налажу контроль, как только они уйдут. Компьютер будет проверять его дважды в час.

Дженет сдвинула брови.

— Четыре раза в час?

— Лучше бы каждые десять минут.

— Договорились, — сказал Герхард. — Каждые

десять минут.

— Спасибо.

Дженет залпом допила кофе и, чувствуя, как внутри нее разливается приятное тепло, вышла из комнаты.

Эллис сидел в углу палаты № 710 и наблюдал за суетой вокруг кровати Бенсона, Два сотрудника радиационной лаборатории проверяли уровень радиации, сестра брала кровь для исследования содержания стероидов, техник по ЭЭГ настраивал свою аппаратуру, и, наконец, Герхард и Ричардс в последний раз проверяли электроды и вживленный компьютер.

Сам Бенсон словно ничего не замечал: он неподвижно лежал на спине, глубоко дышал и смотрел в потолок. Казалось, он не обращал ни малейшего внимания на людей, которые ощупывали его, поднимали и опускали его руки, поправляли простыни. Он лежал и смотрел в потолок.

У одного из техников были на редкость волосатые руки, которые по контрасту с белоснежными рукавами его халата казались очень темными, и, когда эта рука задержалась на забинтованном плече Бенсона, Эллису вдруг вспомнились обезьяны, которых он оперировал. Операции на животных — это всего лишь способ отработки методики, и как бы хирург ни убеждал себя, он ни на секунду не забывает, что перед ним обезьяна, а не человек, и можно ошибиться, можно располосовать обезьяну от уха до уха — это не страшно. Не будет ничего — ни скользких вопросов, ни родственников, ни адвокатов, ни репортеров. Даже хозяйственный отдел не станет предъявлять претензий по поводу судьбы обезьян, хотя каждая из них стоила не меньше восьмидесяти долларов. Обезьяны никого не интересуют. В том числе и его самого. Ведь свою цель он видел не в том, чтобы помогать обезьянам, а в том, чтобы помогать людям. Бенсон пошевелился.

— Я устал, — сказал он и посмотрел на Эллиса.

— Не пора ли закругляться, ребята? — сказал Эллис.

Один за другим техники, кивнув, отходили от кровати и собирали инструменты. Последними ушли Герхард с Ричардсом. Эллис и Бенсон остались одни.

— Чувствуете сонливость? — спросил Эллис.

— Я чувствую себя чертовой машиной. Я чувствую себя, как автомобиль, проходящий техобслуживание. Я чувствую себя так, словно меня ремонтируют!

Бенсон сердился все больше. Эллис заметил, что и сам волнуется. Он испытывал большой соблазн вызвать сестер и санитаров, чтобы было кому удерживать Бенсона, когда начнется припадок. Но он даже не встал со стула и только сказал:

— Это все глупости!

Бенсон, тяжело дыша, свирепо уставился на него.

Эллис взглянул на экран ЭЭГ. Волны там приобрели неправильную форму, образуя характерную для припадка конфигурацию.

Бенсон наморщил нос:

— Какой это запах? — вскрикнул он. — Отвратительный…

Над кроватью замигал красный сигнал: СТИМУЛЯЦИЯ. На пять секунд волны сплелись в бесформенный клубок белых линий. Зрачки

Бенсона расширились. Затем линии выровнялись, а зрачки сузились до обычных размеров.

Бенсон отвернулся от Эллиса и посмотрел в окно на заходящее солнце.

— А знаете, — сказал он, — сегодня на редкость приятный день, вы не находите?

В 11 часов вечера Дженет Росс снова зашла в клинику. Просто так. После конца рабочего дня прозектор, который уже несколько недель настойчиво приглашал ее в кино, повторил свое приглашение, и на этот раз она наконец согласилась. Они смотрели детективный фильм — прозектор объяснил, что ходит только на детективы. Дженет насчитала пять убийств, а потом бросила считать. В темноте она покосилась на соседа: он улыбался. Его реакция на фильм была настолько стереотипной — прозектор, смакующий насилие и смерть, — что ей припомнились и другие стереотипы врачебного мира: садист-хирург, ребячливый педиатр, гинеколог-женоненавистник и, конечно, сумасшедший психиатр.

Когда они вышли из кино, прозектор подвез ее до клиники, где она оставила свою машину, но вместо того, чтобы поехать домой, она поднялась в НПИО. Просто так.

На этаже царила глубокая тишина, но Дженет рассчитывала, что Герхард и Ричардс еще не ушли. Она не ошиблась. Они сидели в «Телекомпе», склонившись над печатным устройством компьютера. Ее появление они даже не заметили. Дженет налила себе кофе и спросила.

— Что-нибудь заело?

Герхард почесал затылок:

— Теперь «Марта», — сказал он, — сначала «Джордж» отказывался быть святым. Теперь «Марта» становится милой. Все идет к чертям.

Ричардс улыбнулся:

— У вас свои пациенты, Джен. У нас — свои.

— Кстати, о моем пациенте…

— Ну конечно! — сказал Герхард, вставая. Он подошел к пульту управления. — А я-то гадал, зачем вы пришли! — Он улыбнулся. — Или неудачное свидание?

— Неудачный фильм, — ответила Дженет.

Герхард нажал несколько кнопок. Машина начала печатать цифры и буквы.

— Вот сводка всех проверок начиная с тринадцати часов двенадцати минут.

01.12 — ЭЭГ нормальная

01.22 — ЭЭГ нормальная