Штольня в Совьих Горах
Шрифт:
— А поведай мне, — начал староста, за стол важно усевшись, — что бы это означать могло?… — и тут про сон свой бабке рассказал.
— Ежели кому паны снятся, — подумав бабка промолвила, — то завсегда припадает дело на воров, а то и другое какое огорчение или болесть…
Тут писарь на своего начальника беспокойно так посмотрел, однако смолчал.
— Что-о?! На воров? — закричал прислужник немецкий. — Чего болтаешь-то?
— А это в соннике так прописано… — оправдывалась Мисюриха. — Потому и говорю.
— Ну, ладно, ступай себе! — махнул рукой староста:
Когда старуха из канцелярии вышла, подозвал Клосек к себе обоих помощников своих.
— Помните, что завтра праздник великий! — сказал им. — День рождения самого короля, милостиво правящего нами. Вы, писарь, возьмите пару девок, да получше волостное правление приберите. А я сейчас знамя вывешу. А ну, Мартин, достань-ка его из-за шкафа!
Мальчик охотно кинулся к большому шкафу, что запертым всегда стоял. Раз и другой засунул руку за шкаф, потом еще и заглянул туда, лицо, от испуга побледневшее, к старосте повернул и простонал жалобно:
— Так его тут нету, знамени-то…
— Что-о?! — заорал староста, и сам за шкаф заглянул. — А, дьявол вас забери! Куда ж бы оно задевалось?
— Воры… Грабители… — бормотал перепуганный малыш.
— Я тебе дам воры, огрызок паршивый! — загремел староста. — Так-то ты знамя оберегаешь?
— Так утром-то было…
— Было… Было, недотепа этакий, балда стоеросовая! — орал рассвирепевший староста. — А ну, марш отсюда! Ищи его, где хочешь, но без знамени лучше не приходи, не то я тебе всю шкуру бичом спущу! Пошли и мы, писарь!
Сначала они втроем весь дом волостного правления перетряхнули, потом двор, сарай… Когда не нашли ничего, велел староста всех жителей Замлынской Гурки на площадь собрать, и всем наказал знамя прусское искать. А малых ребят, Киприанека и Мартина, даже на башню костельную с этой целью послал, и на хоры им велел заглянуть — чем сильно обидел ксёндза Замлынского. В тот день люди и в поле не вышли, и коров на пастбище не гоняли: всё искали знамя это треклятое. Где только не лазили — и в канавах придорожных, и на кладбище, и под кроватями, и под шкафами смотрели, а по всем хатам даже сундуки с одеждой перетряхивали, и в закрома заглядывали. Нигде знамени того нет, как в воду кануло!
— Ну, смотрите у меня! — грозился отступник-староста. — Вот вызову жандармов из Крапковиц, все под арест пойдете!
Но никто знамени так и не смог найти. Даже в курятниках искали, в хлевах, в стогах сена — нету!
— Две горсти серебряных талеров тому дам, кто королевское знамя найдет! — такую награду пообещал староста. — Еще и корову с теленком добавлю, только знамя мне разыщите…
Но нигде не находили знамени.
Вечер наступал, люди расходиться начали по хатам. О Станеке Заваде как-то и позабыли в этой заварухе. И хотя искали знамя даже в самых отдаленных уголках деревни, — гумно его стороной обошли, потому что стояло оно на отлете, за садом густым.
Весь день парень проспал спокойно, глубоко в мягкое, пахучее сено закопавшись. Разбудил его только ветерок холодный, вечерний, который ноги его босые, что из-под сена
— Станек, Станек! — закричала бабка. — А где ж это ты был?
— Нигде, соседка, — невинно так парень ей ответил, — только поспал немного на гумне, да вот и вылез сейчас!
— Ох, сыночек, в самую пору ты спал! — молвила бабка.
Руками размахивая и головой качая, рассказала Мисюриха соседскому парню, как всей деревней знамя прусское искали, которое вдруг исчезло и неведомо где затерялось.
— А староста наш так сейчас в доме бушует, аж страх берет! Уж и не знаем, где его искать, знамя это треклятое! — воскликнула бабка.
— Ну и леший с ним! Пусть староста у своей кобылы под хвостом его поищет! — засмеялся Станек и к себе в хату ушел.
Так вот и вышло, что в самый праздник немецкий, на волостном правлении в Замлынской Гурке, впервые за много лет, прусского знамени не оказалось.
Ни словами пересказать, ни пером описать невозможно, как в доме своем староста-отступник отчаянно выл да бушевал. То всей деревне тюрьмой грозил долголетней и розгами на площади в Крапковицах, то страшно мужиков проклинал, то снова их к дому своему скликал и щедрыми посулами склонял знамя это искать… Даже плакал и волосы свои рыжие на голове драл. Только ничему всё это не помогало.
Знамя прусское исчезло бесследно!
Тогда заперся староста в доме и стал сам себя утешать: уселся за стол обильный и давай лопать печень жирную, колбасы всякие, мёд и водку пить. И каждый раз, как чарку с водкой или кубок с мёдом поднимет — жестоко поносит мужиков из Замлынской Гурки, а короля прусского и министров его во весь голос расхваливает. До позднего вечера он так пировал, но за полуопорожненным жбаном пива сон его, наконец, сморил.
Утром воскресный день пришел, а с ним и годовщина рождения Фридриха, короля прусского. Но хотя солнышко и высоко уже поднялось, и давно в костёле на раннюю обедню прозвонили — Шимон Клосек всё еще за столом оставался и с перепоя спал крепко, голову на руки уронив. Только перед полуднем еле добудились его писарь с писарёнком. Без шапок, от страха дрожа, вбежали они к нему в горницу.
— Пан староста! — кричали они. — Пан староста! Да пробудитесь же вы, пан Шимон!
Поднялся староста со скамьи и спросил неласково:
— Ну, чего надо, что случилось?
— Ангелы небесные! Святые мученики, спасите нас!.. — со страхом превеликим бормотал писарь.
— Говори скорее, не хныкай! — одернул его староста.
— А послушайте… — простонал писарь, еле дух переводя. — На дороге, что от Крапковиц идет, карету мы видели в шесть коней… Все кони серые, в яблоках. И едет карета к нам, а за нею кирасиры, тоже на серых…
— Сто дьяволов! — закричал перепуганный староста. — Так ведь это никто иной, как сам пан генерал, граф Манштейн, наведался в Замлынскую Гурку! А тут знамени нет!.. Что делать? Что делать?