Штормовое предупреждение
Шрифт:
Стейси принесла блюдо с печеньем – тем самым, в создании которого принимал участие наделавший сегодня столько шуму брат Дорис. Марлин покосилась на него – Френсис, как будто, дремал, то ли глядя на огонь, то ли просто подставив лицо теплу. Линза в его импланте горела тусклым алым светом. Шкипера, кажется, этот безобидный вид новоприбывшего обмануть не мог – он все глядел с подозрением и к тому же призывал окружающих. Френсис же своим поведением в ответ давал понять: “Ну, уж простите его, что вы хотите от необразованного чурбана и солдафона, я тут ни причем, самому неловко, да что поделать…”. И эта его поза раздражала Шкипера еще сильнее.
Днем он все норовил застать старого врага за чем-то предосудительным, а в какой-то момент (определенно,
– Хватит с ним сюсюкать! – шипел сквозь зубы командир, прилагая немалое волевое усилие чтобы не повысить голос. – Особенно ты!..
– Прошу прощения? – отозвался на эту претензию голос его лейтенанта.
– Проси, не проси, я все сказал.
– Он не делает ничего дурного.
– Он наделал достаточно! Ты думаешь, я не знаю, откуда ноги растут у твоих хлопот? Плевать тебе на него, просто он брат Дорис, в этом все дело!..
– Давай мы не будем трогать эту тему, Шкипер.
– Я бы рад, да не могу. Живу под одной крышей с самым разыскиваемым подонком этого полушария, а все с ним носятся, будто он недельный котеночек!
– Значит, он всегда под присмотром, – невозмутимо заключил Ковальски. – Это практически то, к чему ты нас призываешь.
Командир в ответ только злобно зашипел.
В комнате тихо мурлыкал радиоприемник – оркестр Глена Миллера исполнял бессмертную «Лунную серенаду» – и, покачивая в такт музыке лохматой башкой, Рико устроился на подоконнике, поближе к свету, перебирая свой дробовик. Он держал оружие на коленях, как живое – впрочем, он часто так обращался с вещами, словно те могли чувствовать его к себе отношение. Ковальски, зайдя, бросил на напарника беглый взгляд и тут же потерял к нему интерес. Машинально отыскал глазами собственную винтовку – ее длинное узкое тело удобно разместилось в углу – и тут же напомнил себе, что штурм дома не планируется, и его старания сейчас просто бессмысленны. Он просто пытается занять чем-нибудь голову, чтобы не думать, только и всего.
Здесь до сих пор барахлило освещение, и после полудня, когда уже начинало темнеть едва ли не сразу после обеда, самым ярким пятном в их комнатушке был монитор его ноутбука. В его зеленоватом мареве комната с давно устаревшей обстановкой вдруг показалась иллюстрацией к рассказу Лавкрафта, декорациями к какому-то кошмару...
Он устроился с блокнотом в углу кровати, вытянув длинные ноги и подложив под спину подушку. В голову пришло, что самое время свести бухгалтерию – он это занятие терпеть не мог, но кто-то же должен был его делать. Подсчеты требовали сосредоточенности на текущей задаче и предельной внимательности – одним словом как раз того, что ему сейчас остро необходимо. Он сконцентрируется на вычислениях и попробует не думать о… Не думать. Просто не думать.
Но перед его внутренним взглядом застыло и не желало пропадать чужое лицо – миловидное, с таким наивно-кокетливым взглядом из-под загнутых ресниц, с этой бархатной родинкой на скуле… Интересно, если она и Блоухол близнецы, была ли такая же родинка и у него? И куда делась, если была? Впрочем, Блоухол ее мог попросту свести, посчитав похожей на дамскую мушку и решив, что такая деталь не добавляет его облику приятности.
Марлин поселила его с Дорис вместе? Это было бы, наверное, логично: сестра всегда была бы рядом с больным и готова ему помочь, если что. Ковальски понятия не имел, где точно Марлин разместила новоприбывших и не прикладывал усилий, чтобы выведать это специально. Отлично знал, как потом трудно будет заставить себя не подходить то и дело к запертой двери, изобретая тысячу причин, в слепой надежде, что однажды ее внезапно откроют для него.
Бессмысленный взгляд лейтенанта вперился в белый листок с колонками цифр. Те казались сейчас чем-то вроде арабесок – бессмысленных, хоть и красивых узоров. Он никак
Как она жила все это время? Как они жили вдвоем с братом? Был ли у нее кто-то? Наверняка был. Дорис открыта для новых людей, и если кто-то ее заинтересовывал, она никогда не тянула. Если заинтересовывал, конечно. Если…
Он вспомнил, как увидел ее впервые – возле крытого бассейна, куда ходили и они всем отрядом, и Марлин плавала с удовольствием, и много еще кто из их знакомых. Марлин-то им и показала этот бассейн, когда они заселились, Марлин и познакомила его с Дорис, когда они столкнулись на аллейке перед помещением бассейна: девушка уже шла домой, тогда как они только собирались внутрь. На плече у нее болталась полосатая пляжная сумка, волосы, еще немного сырые, она перебросила через плечо. Ковальски скользнул по ней взглядом, не задержавшись – он думал о своем, и в его планы не входили амурные похождения. Дорис поздоровалась с Марлин, Марлин с ней, и, так как молчать далее было невежливо, он тоже открыл рот. И Марлин их познакомила. Они стояли и болтали на этой аллейке, обсаженной коническими кустиками пихты, непринужденно, как самые обычные люди, что для Ковальски было своего рода новшеством. Девушки договорились, что на неделе встретятся в кофейне, и он каким-то запредельным образом тоже там оказался. И еще раз, и в другой раз тоже, и снова, и так до бесконечности, пока Дорис не забеспокоилась и не попыталась отстраниться, удерживая его на расстоянии, отчетливо давая понять, что не рассматривает его как…
И вот тогда-то и начался ад. Он думал, что сможет выбраться из этой ямы: ну что же, попробовал, не вышло, стоит оставить неудачу в прошлом и идти дальше, не так ли? Но он так и не смог. Сколько ни пытался – все время возвращался к исходному пункту. Вид Дорис, голос Дорис, самые незначительные слова, сказанные ею – все это выбивало его из колеи. Что за магия в ней была, хотел бы он знать... Самая обыкновенная девушка, каких двенадцать на дюжину – не особенно интересная, непохожая на ярких, смешливых красоток с экрана или обложки, без следов какой-нибудь незаурядной одаренности, гениальности или иной «печати судьбы». Ничего необычного в ней не было. Даже имя ее – Дорис – самое рядовое и музыкой не звучит. Дорис – это что-то такое же обыденное, такое же привычное, никак не привлекающее к себе внимания, как те предметы обихода, которые мы видим каждый божий день. Многочисленные Дорис, Мег, Сьюзен и Мери-Джейн наводняли города и городки всех штатов, в то время как, например, Марлин было совсем не так много.
Время шло, ситуация ни на йоту не исправлялась, и он понял в какой-то момент, что ему не выбраться. Дорис, кажется, отдавая себе отчет в том, насколько далеко все зашло, с одной стороны старалась не обострять ситуации и не мозолить ему глаза, а с другой не отказывалась от общения наотрез, опасаясь сделать хуже тем, что оттолкнет человека, который ничего дурного ей не сделал.
Это было совсем не похоже на то, как вышло с Евой. Ева осталась его другом, он был искренне к ней привязан и не чувствовал такой безнадежности, как теперь. Они виделись, общались, и острой, щемящей в груди боли он не испытывал. Не сошлись, с кем не бывает. В той истории он мог все себе пояснить. Но в этой не мог. Что происходит, и почему оно происходит, и почему именно так, а не иначе – вот хороший вопрос. Почему, дьявол побери, именно Дорис?! Что в ней такого особенного?.. Иногда он бился над этой неразрешимой загадкой, но чаще – просто апатично признавал свое полное перед оной поражение. Ему не нужны были на самом деле ответы. Все, что он хотел – это уткнуться лбом в теплые колени Дорис и посидеть так немного. Он бы, наверное, даже попросил ее об этом одолжении, если бы не боялся обидеть – Дорис не отталкивала его, но никогда не давала забыть, что между ними ничего нет и не может быть.