Штрафная рота. Высота смертников
Шрифт:
— Бедный Арним, сынок, ты еще не знаешь, что твой отец погиб под Сталинградом, — зарыдала госпожа Бальк.
Так случилось, что никто не мог в эти минуты ни утешить госпожу Бальк, ни разделить с нею ее радость, кроме худенькой девочки из России с нашитым на груди треугольником и надписью: «OST».
Глава тридцать четвертая
Воронцов вошел в землянку. Это был низкий, в рост человека, свежий сруб, наспех ошкуренный и не совсем плотно подогнанный в венцах. Бревна разной толщины лежали впоцелуйку, как сказал бы дед Евсей. Посреди вырезанная из железной бочки и обложенная кирпичом печь с трубой, выведенной в прорубленный в спаренных бревнах и заделанный глиной люк. У узкого оконца, обращенного на восток, в тыл, стол, на котором разложены карты. В углу сидел телефонист. Перед ним, на столе, несколько телефонных аппаратов.
Кроме майора Соболева, в землянке находился еще один человек. Когда тот, второй повернулся к вошедшему, Воронцов увидел на его петлицах четыре шпалы. Это и был, как видно, командир полка Колчин, которому буквально на днях было присвоено, очередное воинское звание полковник. Воронцов шагнул к пожилому грузному полковнику, четко, как на плацу, приставил ногу и вскинул ладонь к пилотке. Перед тем как войти в землянку, он с минуту топтался возле двери, разглаживал на коленке, мял пальцами края своей засаленной пилотки. Но, как сказал бы тот же дед Евсей, из кисета шинели не выкроишь.
— Товарищ полковник! Разрешите доложить!
Но полковник неожиданно подал ему руку, посмотрел в лицо снизу вверх, как смотрят страдающие близорукостью, и неловко, совсем не по-командирски, поймал руку Воронцова, которую он не успел убрать от виска.
— Садись-ка, сынок. Разговор, видать, у нас долгий будет.
Долгий — это хорошо, сразу смекнул Воронцов, значит, решили разбираться досконально.
— Донесение твое мы с Игорем Ростиславичем прочитали. Хорошее донесение. За такой прорыв вас только к наградам представлять. Правда, медалей вы не получите. Но награда вам будет. По законам военного времени. В штрафную роту пойдешь. — И полковник Колчин сопроводил свой приговор пристальным взглядом.
В горле у Воронцова трепыхнулось: «За что?», но он сдержал в себе этот жалкий и неуместный возглас. Что-то тут было не так. Стал бы полковник вызывать его к себе на КП, чтобы объявить о том, что он, сержант Воронцов, направляется для искупления своей вины в штрафную роту.
— Ну что, младший лейтенант, голову опустил? Да не журись, сынок. Это — не самое худшее! Самое худшее будет, если вы с Солодовниковым эти проклятые высоты не отобьете.
Слова комполка окончательно его запутали. Полковник Колчин назвал его младшим лейтенантом. Что это значило? Когда они сидели в окружении, рядовые бойцы, особенно из стрелковых подразделений и пожилые, часто принимали его за командира. Но не мог же полковник, пусть даже страдающий близорукостью, принять его «секеля» за лейтенантские кубари. А теперь вот — штрафная… Значит, будет суд, военный трибунал… За что? За то, что они вырвались к своим? За то, что на пути истребили до взвода противника? За то, что вывели исправный танк с полным боекомплектом? Но все же: зачем тогда комполка вызывал его на КП?
— А что вы хотели?! — Майор Соболев пристально смотрел на Воронцова. — Я бы на вашем месте радовался. Жив, звание получил, а завтра назначение на взвод. Что вам еще нужно?
— Остальное, сынок, постарайся добыть там. — Полковник Колчин махнул в сторону низкой двери. — На высотах.
— Повезло вам. Особняк наш, лейтенант Гридякин, тоже Подольское училище заканчивал. Однокашник ваш. Да и подтверждение на вас пришло. Аттестацию писал Илья Митрофанович. Но, поскольку вы, Александр Григорьевич Воронцов, не окончили полного курса обучения, офицерское звание вам присваивается на одну ступень ниже — младший лейтенант. С чем и поздравляем! Правда, из архива училища пришел и другой документ. О том, что вы числитесь пропавшим без вести во время боев в Малоярославецком секторе Можайской линии обороны в октябре тысяча девятьсот сорок первого года.
Полковник Колчин сидел на деревенской табуретке и улыбался.
— А ну-ка, Сеньчин, тащи, что у нас там с Октябрьской осталось.
Радист тотчас принес бутылку водки, чашку с солеными огурцами и буханку хлеба.
— И все, что ли?
— Тогда, Илья Митрофанович, подождите немного. Я мигом. Только сбегаю на ПФС [30] , к Левченке.
— Да ну его к чертям, этого Левченку. Он потом на нас полсклада спишет. И так сойдет, — махнул рукой полковник Колчин. — Садитесь-ка. Лейтенантские кубари обмоем. Кубари — дело молодое! Постой, а кубари-то где? Сеньчин, сбегай к нашим, найди два кубаря. — Колчин снова посмотрел на Воронцова и снова махнул рукой. — Веди сюда Медведева. Что он, в худой шинельке да в пилотке ходить будет?.. Что ж мы за полк, если младшего лейтенанта не обмундируем по полному штату!
30
Продовольственно-фуражный склад.
То, что произошло в следующие минуты, Воронцов потом вспоминал всю жизнь, но так и не смог восстановить во всей последовательности ни того, как переодевался прямо в землянке штаба полка в новенькую диагоналевую гимнастерку, на которой уже сияли в полевых петлицах серебряные кубари младшего лейтенанта, ни того, что говорили ему старшие офицеры, ни за что пили первую, ни за что поднимали вторую и последующие. Но запомнил, как запоминают накрепко некоторые эпизоды из самого раннего детства: подполковник Колчин налил ему очередную рюмку и сказал:
— А теперь скажи ты, младший лейтенант.
К тому времени застолье их увеличилось. Пришел начальник оперативного отдела, помощник начальника штаба по разведке, замполит, командир артдивизиона. Все смотрели на него, ждали, что скажет им он, незнакомый в полку человек, только что произведенный в офицеры. Воронцов встал, поправил под новенькой портупеей гимнастерку, тряхнул головой, так что из рюмки плеснулось, и вдруг заплакал. Слезы текли по его щекам, в горле начал твердеть ком, и Воронцов, не находя в себе сил сказать хоть что-то, испугался, что может всхлипнуть, как мальчишка. Что ж тогда будет, в ужасе думал он. Что о нем подумают в штабе полка? И можно ли такому доверить взвод? Тем более, в штрафной роте! Так и стоял он, прямой, как штык. Он плакал в присутствии старших офицеров и ничего не мог с собой поделать. Все пропало, думал он, все пропало…
— Ты что, сынок? — толкнул его подполковник Колчин.
— Я, товарищ подполковник, боялся, что не прорвемся, — сказал, сглатывая и дробя слова, Воронцов и вытер рукавом новой гимнастерки слезы.
— Так прорвался же! А, младший лейтенант?! Прорвался! И людей вывел! И танк целехонький пригнал! И комбригу радость. И нам тоже. Вот такие нам нужны! Утри, утри слезы, младший лейтенант.
— Служу трудовому народу! Оправдаем кровью, товарищ подполковник… Мой взвод… — И Воронцова качнуло, как во время бомбежки, венцы землянки накренились, стали стремительно приближаться.
— Перебрал, младшой… — услышал он будто в отдалении. Воронцову показалось вдруг, что он находится не в штабе полка, а в траншее, и кто-то из глубины хода сообщения сказал: «Перебрал младшой…»
— Ничего, в штрафной быстро ко всему привыкнет. И к этому тоже.
— Что? Его в штрафную? Взводным?
— Да, не позавидуешь парню. Из огня да в полымя.
— Ничего. Он сам — огонь.
— Кого ж, Илья Митрофанович, ротным в штрафную?
— Самого боевого, — сказал подполковник Колчин, — старшего лейтенанта Солодовникова. Рота четырехвзводная, усиленная. Первым взводом будет командовать младший лейтенант Нелюбин, его я хорошо знаю по летним боям, вторым — младший лейтенант Воронцов, третьим — лейтенант Могилевский, четвертый еще формируется. Вообще рота формируется по решению Военного Совета армии. Но, как видите, нашему полку — особая честь… Четвертый взвод пришлют из дивизии. Уже звонили. Полевая кухня и прочее — тоже оттуда. Так что нам остается только воевать. Отбить высоты. Приказ о дате наступления пришлют позже. Но, я думаю, тянуть не будут. Надо подумать, как усилить роту минометами. И еще вот что: надо придать Солодовникову пару ПТО. На случай, если они все-таки прорвутся на высоты. А немцы, как вы знаете, всегда контратакуют с танками. Так что, Игорь Ростиславич, подумайте с артиллеристами, кого можно откомандировать к Солодовникову. И разведку давайте в дело… Пусть каждую ночь ходят. Все высоты обнюхают со всех сторон. Все подходы разведают.