Штрафник из танковой роты
Шрифт:
Читают, например, статью, как отважные бойцы одной роты связками гранат четыре танка сожгли и сотню немцев уничтожили. Про сотни не знаю, может, и приложились по фрицам удачно из пулеметов. А насчет танков? Я сам танкист и знаю, как непросто танк уничтожить. Гранаты РГД-33, которые на вооружении пехоты стояли, весили по 600 граммов. Чтобы гусеницу перебить, надо штук пять гранат. И далеко ты эту трехкилограммовую связку бросишь? Да еще из окопа. Метров на 10-15. Если выдержки хватит и уцелеешь. Танки каждый окоп простреливают, прежде чем на него наехать. А психологическое состояние бойцов? Когда танки идут, земля под их тяжестью дрожит. Сам на себе чувствовал. Дай бог, в дырку какую забиться!
Пехота танки редко
Запомнил я еще одного парня. Фамилия, имя давно из головы вылетели. Артиллерист, командир орудия. Два танка подбил и еще какую-то технику, не считая фрицев. Его к ордену представили, а получил или нет, не знаю. Почему не запомнил других? Места часто меняли. Как выздоравливать стал, меня в другую палату перевели, а потом в актовый зал. Там холодно, сквозняки. Постоянно гул от разговоров, тапочки да галоши шаркают. Раненые, хоть и считаются выздоравливающими, а во сне стонут, кричат. У многих раны никак не заживают, запах тяжелый. Хорошо, хоть сквозняки выдувают. Но мне уже не страшно было. Я на своих ногах ходил. Раздобыл еще одно одеяло, шинель. Не мерз.
В самоволки, конечно, ходили. Шинель, шапку, ботинки всегда одолжить можно. Только что толку? Ну, пошли мы раз с одним парнем. Потолкались на рынке. Денег на стакан семечек хватило и на два пирожка с картошкой. Заговорили с казачкой-торговкой. Немного постарше нас, симпатичная. Комплименты ей рассыпали. Она вначале посмеивалась, потом говорит:
— Не теряйте, ребята, времени зря. Мне деньги зарабатывать надо, семью кормить. А у вас штанов и то нет.
Тут она была права. Мы в шинелях, ботинках, обмотках. Вместо брюк и гимнастерок — кальсоны и нательные рубашки. Какие из нас кавалеры? Паренек стушевался, а я уже по-другому на жизнь смотрел. Меня насмешкой трудно было сбить с толку. Ответил ей, что не в штанах дело, а что там внутри. Танкистом был, танкистом и остался. Скучно в госпитале лежать, решил с хорошей женщиной поболтать. Может, и познакомиться. Торговка меня внимательно оглядела:
— Знаю я, чего вы все хотите.
— Ну, и что в этом плохого? Будто вы сами монашки.
— Плохого ничего нет, только баловство все, — уже немного теряясь, ответила казачка.
— А война не баловство. Подо мной два танка сгорели. И я не в небо, а по фрицам стрелял. И за себя, и за погибших товарищей рассчитался.
Женщина подумала немного, а потом говорит:
— Ну, я для тебя, герой, старая. Да и муж на фронте. Познакомлю с одной девкой. Только пойми, у нас в тылу не мед. У нее малец на шее. Найди поесть, выпить, тогда и приходи.
Познакомила меня с девкой. Не понравилась она мне. Розовая, как поросенок, щекастая. Допытывалась, кто я по званию. Скривилась, когда узнала, что я всего-навсего сержант. Потом все же снизошла:
— Приходи часа в четыре. К закрытию рынка. Прихвати с собой поесть или денег.
Конечно, под словом «поесть» она имела в виду не нашу госпитальную кашу, а банку тушенки, сало или колбасу и, конечно, бутылку. Откуда мне все это взять? Ну, собрал бы кусков десять хлеба и ложки три сахара-песку. Курам на смех! Должно быть, догадавшись о моих трудностях, девка деловито спросила:
— Одеяло байковое сможешь принести? Или пару нового белья? Только не заношенного. За него бутылку и сала полкило можно выменять. Без водки и еды какие нынче гости! Приспичило повеселиться — шустри. Ну, я пошла. Не опаздывай, кавалер.
— Ну, вот и решишь свои дела, — засмеялась казачка постарше. — Фроська — баба горячая. С ней про войну сразу забудешь.
И расщедрившись, отсыпала нам стакан семечек. Мы зашагали назад к госпиталю. Стояли сильные февральские морозы, а в лицо летела мелкая крупа. У меня в запасе оставалось часа два. Насчет белья вопрос отпадал. Может, и было в госпитале новое белье, но кому его выдавали, я не знал. Может, майорам да полковникам или очень тяжело раненным. Нам давали белье застиранное, желтое, без пуговиц. Насчет одеяла тоже возникали сложности. Соседи ревниво следили за теми, кто выписывается, и сразу забирали второе одеяло. Хотя о моей выписке разговор пока не шел, байковое второе одеяло я уже обещал Никите. Решил посоветоваться с ним.
— Мне не жалко, отнеси, раз такое дело, — согласился хромой минометчик — Весна на носу. Переживу. Но, если кто стукнет особистам, запросто под суд угодишь за кражу казенного имущества. Может, другое что придумаешь?
Что я мог придумать? Все мои небогатые пожитки сгорели в танке вместе с дружком Костей Осокиным. А насчет особистов Никита был прав. Я видел, с какой неохотой выписывались многие бойцы, особенно в возрасте. Были и такие, которые еще лежали, хотя полностью выздоровели. Их на мелких хозработах использовали. Ходили слухи, что они на особистов работают. Я понимал, что без таких людей не обойтись, хотя сам бы ни за что не пошел в стукачи. Целый час я раздумывал. Пропажу одеяла медсестры, конечно, заметят и соседи по койкам. Особисты наверняка узнают. Позор мог получиться немалый. А ведь я рапорт уже написал насчет продолжения учебы. Не от большого желания снова садиться в танк. Просто имелся приказ о направлении всех выписывающихся из госпиталей танкистов только в бронетанковые войска.
Нас, недоучившихся курсантов, тоже насчитывалось несколько человек. Мы уже были предупреждены о продолжении учебы. Из-за какого-то одеяла не стану я лейтенантом, наберусь позора и отправлюсь рядовым в окопы. Я злился на себя, потом злость перекинулась на краснощекую Фросю. Может, ей и нелегко приходится, но свидание получается, как с проституткой. Принесу я одеяло. Продаст она его или себе оставит, переспим мы с ней, а в следующий раз опять что-то тащи? Я ведь хотел познакомиться с душевной девушкой, пусть не слишком красивой, но чтобы поговорить с ней по душам можно было. И переспать, конечно… Женщины мне по ночам снились.
В общем, плюнул я и решил не идти. Пусть Фроська ищет тыловика, который ей кальсоны и одеяла ворует. А я обойдусь. От этих переживаний у меня поднялась температура и начала сочиться одна из незаживших ран. Вопрос окончательно решили врачи. Мне разрезали, прочистили рану, сделали укол, и я вместо свидания проспал часов двенадцать подряд. Только раз встал, в сортир сбегал. Когда назад шлепал, остановился, поглядел на небо, усыпанное звездами. Представил, как через пару минут снова лягу в теплую постель, под два одеяла и буду спать, сколько захочу. На душе стало так хорошо, что я уже не жалел о несостоявшемся свидании и перестал переживать. Хорошо просто жить, спать в тепле, а на завтрак есть кашу, хлеб с маслом и пить горячий чай.
Пожалуй, мой рассказ о первом своем госпитале будет неполным, если я не упомяну наши вечерние посиделки. Особенно когда оставался узкий круг привыкших и доверяющих друг другу людей. Таких компаний было несколько, и у каждой имелось свое излюбленное место.
В нашей компании был минометчик Никита Межуев, артиллерист, которого представили к ордену, двое земляков из-под Саратова. Одного звали Саша Черный, он лежал в госпитале месяца три. Ранили его пулеметной очередью в грудь и плечо. Он переболел воспалением легких, у него плохо гнулась рука, и Саша рассчитывал получить инвалидность. Его земляк, совсем молодой наивный парнишка, получил осколочное ранение, когда новобранцев везли в учебный полк. Приходили и другие, но я их не запомнил. Парнишка больше молчал, а когда его спрашивали, отвечал двумя-тремя фразами: