Штрафной батальон

Погребов Евгений

Туманов и Илюшин притащили откуда-то чугунную буржуйку и, приладив ее около окна, занялись поиском дымоходных труб. Шведов с Кусковым заделывали и утепляли ветошью выбитые оконные звенья. Сикирин мастерил коптюшки. Остальные таскали на подстилку охапки соломы.

Надо было идти с докладом об исчезновении Тихаря к ротному. Но Павел тянул, продляя каждый раз собою установленный срок, хотя понимал, что задержка с донесением наверняка осложнит его положение.

Не то чтобы верил, что пропавший вот-вот объявится самым благополучным образом, но все же надеялся. Надеялся, потому

что не представлял себе предстоящего объяснения с начальником особого отдела. Одна мысль о том приводила его в безнадежное отчаяние.

Ведь именно о Порядникове как о потенциальном дезертире спрашивал особист. И он, Павел, по сути дела, отвел от него подозрения. Ротозей! Как теперь будет расценено его поведение, поймут ли правильно снова? Где гарантии, что не пособничал, не дал ложные показания? И поделом, если заподозрят. Предупреждали ведь дурака: «Смотри, будь бдителен!» Нет, возомнил о себе черт-те что!..

И чем дальше размышлял Павел подобным образом, тем собственная вина представлялась ему все более и более тяжкой. Медлить с донесением было больше нельзя. Оглядев с тоской занятых делом солдат, направился к выходу.

Суркевича ни в одном из взводов не оказалось. Где находится командир роты, ни Бадаев, ни Акимов, ни Курбатов сказать не могли. Поразмыслив, Павел решил искать его возле стоянки штабных машин.

С разных концов лежавшего в руинах поселка к мастерской несли и тащили волоком добытливые штрафники обломки бревен и досок, куски кровельного железа. Многие копошились в огородах, воровски шныряли по заброшенным погребам, отыскивая остатки запасов картофеля. Павел бессознательно приглядывался ко всем, кого примечал глаз, искал среди встречных знакомую фигуру, но не находил.

Не нашел и ротного. Спросил о нем у автоматчика, дежурившего у штабного фургона, — не был. Заглянул в расположение походных кухонь — тоже нет. Зашел даже в санвзвод — не видели. Обреченно вздохнув, пошел назад.

А Суркевич, оказывается, давно возвратился в расположение роты, принял рапорты командиров взводов, проверил, как устроились солдаты, и с полчаса как дожидался Колычева, нервно прохаживаясь у входа мастерской.

— Ну что у тебя, где тебя носит?

— ЧП во взводе, гражданин старший лейтенант, — откозыряв, доложил Павел. — Пропал солдат Порядников.

— Как пропал, когда? — меняясь в лице, переспросил Суркевич.

— Пока ехали, вроде в машине был, а здесь как сквозь землю провалился. Нигде нет…

— Что за человек?

— Из уголовников. Только что вернулся с гауптвахты.

— Может, болтается где, по погребам лазит? Надо послать людей на розыски.

— Уже посылал. Безрезультатно. Нет нигде, и никто не видел. Да и времени около двух часов прошло. Не мог не вернуться, если бы хотел.

— Подозреваете побег, дезертирство?

— Так точно.

— А может, плохо искали, найдется еще?

Павел безнадежно вздохнул. Знал бы ротный, что за личность Порядников, не терял бы время на расспросы. Снова корил себя за беспечность: почему не принял во внимание, что Тихарь у заднего борта пристроился. Ведь не в его характере добровольно поступаться чем-нибудь в пользу ближних. Наоборот, привык

урывать все самое лучшее для себя, и здесь, по всему, должен бы был затеять драчку за место на скамейке, согнать с него слабого, как это сделал Карзубый. Так бы он непременно и поступил, если бы другое на уме не держал. Не сообразил Павел этого раньше, прошляпил. Но с другой стороны, не пристегивать же каждого к поясу. Мера ответственности известна. И надеяться, собственно говоря, не на что. Вряд ли уйдешь отсюда далеко, тем более с такой отметиной на лбу.

Неприятно в своих промахах сознаваться, но, излагая эти соображения, Павел представил виноватым прежде всего себя.

Выслушав, Суркевич насильственно улыбнулся:

— Досадно, конечно, но виноватить себя напрасно не стоит. С меня как с командира роты спрос не меньший. Сделаем вот что: я сейчас иду с донесением к комбату, а вы соберите людей в помещении и до моего возвращения никого за порог не выпускать. Передайте от моего имени тот же приказ остальным командирам взводов.

Записав в блокнот фамилию Тихаря, ротный поспешил в штаб, а Павел, удрученный, вернулся во взвод.

Пока он разыскивал Суркевича и объяснялся с ним, солдаты закончили обустройство своего пристанища. И окна заделали, и солому вдоль стен настелили, и буржуйку растопили, и даже проходы вымели. Все порядком, с особой тщательностью, будто тоже виноватились и старались притупить горечь от побега Тихаря.

Встревоженные и расстроенные случившимся, подошли Махтуров и Бачунский.

— Надо бы Муратова попытать. Он рядом с Тихарем сидел. Не мог не заметить, когда тот исчез. Не иголка с воза упала.

— Давайте его сюда. Муратов!

Отозвали в сторону испуганного Муратова. Но добиться от него вразумительных объяснений не смогли.

— Не, не я… я с краю сидел. А с ним еще трое чужих было, что не из нашей роты подсадили, — твердил он, помертвев. — Може, они видали. А я ничего не знаю…

Павел понял, что Муратов, если что и заметил, все равно теперь в том ни за что не сознается. Для него высшей инстанцией полжизни колхозный бригадир был, а тут — жутко подумать! — с особым отделом знакомство свести пришлось бы. Затаскают. Слухи-то об особисте вон какие ходят, один страшней другого. Чего доброго — вообще назад вернут. Нет, ничего не видел. Упаси боже!

* * *

Перед обедом впервые получили боевое оружие. В основном это были видавшие виды винтовки, собранные трофейными командами на полях сражений. Зато автоматы оказались совершенно новыми, в густой заводской смазке. По пять штук на взвод. Один Павел оставил себе, оставшиеся распределил Махтурову, Бачунскому, Шведову и Баеву, чем, кажется, вызвал обиду у Кускова.

Занялись чисткой.

Салову старенький карабин без штыка достался. Цыган сразу по-хозяйски расположился на шинели, принялся заботливо менять смазку. Павел, заинтересованный, украдкой наблюдал за ним. Думал, что цыган оружие плохо знает, а еще хуже ухаживать за ним станет. Очень уж неряшлив и неопрятен он был. Пуговицу пришить — и то со скандалом приходилось заставлять. Но на этот раз пришлось Павлу дивиться Данилиному усердию.