Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Гоша, не будем больше об этом. Когда мы с тобою видимся, то обязательно возвращаемся к этой теме. Как хорошо, что все это уже позади! Рассказывай о себе.
Мне пришлось повторять все сначала — все, о чем я рассказывал матери, Ромке и Бакурину. По тому, как менялось выражение Жениных глаз, я видел, что она сейчас переживает пережитое мною. Временами она вскрикивала: «Ой, Гоша, это, наверное, очень страшно!» — или спрашивала: «Что это такое — полупортик?» — когда я, увлекшись, начинал сыпать морскими терминами.
Один
— Уж этого не может быть. Наверное, ты приукрасил немного? Сознайся.
И я должен был признать, что действительно преувеличил.
Время проходило незаметно.
Только когда облака закрыли солнце и стало холодно, мы поднялись.
— Тебе много пришлось пережить, Гоша. Скажи, ты жалеешь, что у тебя все так вышло?
— Лев Васильевич сказал, что лучше бы этого не было. Я согласен с ним, но если бы я не получил такого урока, то мог стать неважным человеком. А теперь я не считаю себя таким.
— Да, пожалуй, — подумав, согласилась Женя.
— Ну ладно. Я тебе, кажется, все рассказал. Теперь твоя очередь.
— О себе? Я такая счастливая, Гоша. Мне так хорошо и интересно живется! Учусь в институте. Ты ведь знаешь, как я люблю литературу. У меня много друзей и подруг. Я познакомлю тебя со всеми. Они уже знают тебя по моим рассказам. Да не бойся, — улыбнулась Женя, видя мой протестующий жест. — Рассказывала, не упоминая об Одессе и последствиях. Я веду большую общественную работу. Не шути. Ты видишь перед собою секретаря комсомольской ячейки факультета. А сколько радости доставляют театр, музыка, спорт! Вот придет зима, поедем с тобой в Кавголово. Будем кататься с гор. Летишь, и кажется, у тебя выросли крылья, — ветер свистит в ушах, снег режет лицо… Чудесно!
— А учишься как?
— Могу показать зачетку.
— Не надо. Верю и так, что хорошо.
— То-то же. У меня такое желание работать! Самостоятельно работать. Где угодно. Будущее кажется таким ясным.
— Мы будем часто видеться и проводить выходные дни вместе. Согласна? — говорил я, заглядывая Жене в глаза.
— Согласна и очень рада. Ведь я знаю тебя больше по письмам. Наши короткие встречи не идут в счет. Теперь познакомимся как следует, — смеялась Женя.
Мы долго бродили по аллеям Летнего сада.
Прощаясь, она сказала мне:
— Игорь, в выходной день ты обязательно приходи к нам. Папа и мама будут рады тебя видеть. Они называют тебя не иначе, как «твой моряк». Хотят узнать, что ты из себя представляешь, хотя Роман дал о тебе отличный отзыв. Так приходи.
— Спасибо. Приду.
В воскресенье я надел выходной костюм и отправился к Жене. Гусевы жили на Петроградской стороне в большом сером доме. Поднявшись на четвертый этаж, я с волнением позвонил. Дверь мне открыла Женя.
— Входи,
В маленькой прихожей было чисто и пахло как-то вкусно. Не то гвоздикой, не то корицей.
Женя взяла меня за руку и повела в комнату. Почему-то я чувствовал себя стесненно. Мы вошли в столовую. Вернее, это была не только столовая. Посредине стоял круглый стол, над которым висел оранжевый абажур, в углу, закрытая ширмой, помещалась кровать, платяной шкаф, два кресла.
В одном из них сидел мужчина в сером костюме, с худощавым лицом и седыми волосами. Он читал газету.
При нашем появлении он отложил газету в сторону и внимательно, с любопытством взглянул на меня своими небольшими карими глазами. Женя подвела меня к нему и сказала:
— Вот, папа, Игорь. Знакомься.
— Гусев Николай Николаевич.
Он поднялся с кресла и пожал мне руку крепким мужским пожатием.
— Садитесь, пожалуйста. Много слышал о вас от дочки. Мы тут с ней все ваши рейсы прорабатывали, — улыбнулся Николай Николаевич.
Я сел.
— Курите и рассказывайте о своих приключениях, — протянул мне Гусев коробку папирос.
Как-то неудобно было начинать разговор самому, и я неловко молчал.
— Вы знаете, Игорь, меня интересует Англия. Я там работал на заводе до революции, — сказал Николай Николаевич и начал сам очень интересно рассказывать о Шеффилде.
Незаметно для себя я принял участие в разговоре и скоро беседовал с Николаем Николаевичем, как со старым приятелем. Женя присела на ручку кресла и, обняв за плечи отца, с интересом слушала.
В комнату вошла высокая, еще совсем молодая женщина с такими же русыми, как у Жени, волосами. Она была похожа на Женю.
Женя соскочила с кресла:
— Мамочка, познакомься: Игорь.
— Прасковья Александровна. Все про вас знаю, Игорь, — лукаво улыбнулась Прасковья Александровна.
— Мама! — укоризненно сказала Женя.
— Ничего, ничего, дочка. Что же стол не накрываешь? А я пойду допекать пышки.
— Сейчас, мамуля. Тут папа рассказывал про Англию. Ты же знаешь, какой он у нас мастер художественного слова. Оторваться невозможно.
— Ну уж и мастер, — с заметным удовольствием усмехнулся Николай Николаевич.
Накрывая на стол, Женя быстро двигалась по комнате и звенела чашками.
— Гоша, ты расскажи папе про ураган в Тихом океане. Я, как мог, начал описывать свои переживания во время шторма.
— Да, стихия… А страх вы ощущали, Игорь? — спросил меня Гусев.
— Ощущал. Мечтал только до берега добраться, чтобы в море больше не идти. А потом все забылось.
— Все плохое быстро забывается. Так бывает со всеми людьми. Значит, не разочаровались в море?
— Нет, что вы! Наоборот…